– Я прекрасно понимаю, о чем говорю. Нам надо только уговорить вашего отца подыграть нам. Ему придется всего лишь сделать вид, что хоралы сочинил он, и познакомиться с моим братом и Генделем. Тогда Гендель будет доволен, и дело моего брата получит столь необходимую поддержку. – Голос его смягчился. – И Ричард вновь обретет волю к жизни. Кажется, это лучшее решение нашей проблемы.

Она вскочила на ноги.

– Это не наша проблема, лорд Веверли! – Она чуть ли не грозила ему пальцем. – Это ваша проблема! И с самого начала это была ваша проблема!

Он тоже поднялся на ноги, и глаза его сверкали гневом.

– Если издательство моего брата обанкротится, это коснется и вас, не так ли? Кто тогда будет публиковать ваши сочинения? – Губы его сжались в тончайшую ниточку. – Скажите, мисс Шалстоун, какой доход вы получаете от издания хоралов? Она пришла в ужас от того, что он посмел об этом упомянуть, и не старалась скрыть своего возмущения.

– Небольшой, позвольте вас уверить.

– Но ведь дело не только в деньгах, верно? – продолжал он, приближаясь к ней. – В этой музыке ваша жизнь, так ведь? Пусть ее издают анонимно, вам льстит одно лишь то, что кто-то слушает музыку, сочиненную вами, наслаждается мелодией, в которой каждая нота принадлежит вам!

Как же он дьявольски проницателен! Он словно читал ее мысли, проникал в потаенные уголки ее души. Она гордо вскинула подбородок, с тоской заметив, как он предательски дрожит.

– Я могу писать и для наших прихожан. – Корделия понимала, что лишь пытается оправдаться. – Они слушают мою музыку, и мне этого достаточно.

Насмешливая улыбка была ей ответом.

– Достаточно ли? Значит, вас не волнует то, что великий Гендель восторгается вашими сочинениями, наверняка рассказывает о них коллегам-музыкантам, что брат мой всюду говорит о композиторе, которого он открыл, что…

– Прекратите! – Она беспомощно всплеснула руками. Ах, почему она не может вытолкнуть его из комнаты, прогнать, остаться одной, успокоиться! – Да, конечно, это имеет значение. Да и будь все иначе, все равно я не хотела бы, чтобы издательство вашего брата разорилось. Я не бессердечна и прекрасно знаю, что значит для человека дело его жизни. – Она умолкла, пытаясь унять дрожь в горле. – Но я не могу помочь вам!

Он взял ее дрожащие руки в свои.

– Вы сможете научить своего отца говорить о сочинительстве. – Она пыталась высвободить руки, но он держал их крепко. – Представьте себе, что это ваш ученик. У вас есть ученики?

– Да, но…

– Считайте отца учеником и попробуйте передать ему свои знания. Больше я от вас ничего не прошу.

На сей раз, когда она попыталась отдернуть руки, он отпустил их.

– Больше ничего? Да вы представляете себе, как трудно сочинять музыку? Это не то, что научиться ездить верхом – там нужен только умелый инструктор и немного прилежания. Сочинение музыки требует интуиции, таланта, знаний и чувств. Знания свои, допустим, я смогу передать отцу, но как насчет остального? – Она устремила на него умоляющий взор. – Ваша светлость, вы либо безумны, либо невероятно невежественны!

Глаза его сверкнули.

– Просто я в полном отчаянии, мисс Шалстоун. Ричард – мой единственный брат. Он молод, всего на несколько лет старше вас, но, пока я отсутствовал, на нем лежала забота о наших владениях. И, самое главное, он – единственная опора и поддержка наших сестер. Мы… мы теряем его… – Он не смог продолжать, а Корделия едва удержалась от вздоха.

Неужели он хочет, чтобы она чувствовала себя виноватой за то, что отказывает ему?

– Вы говорите так, будто это в моей воле. А мой отец? Что, если батюшка откажется принимать участие в этом розыгрыше?

Ей некуда было укрыться от его настойчивого взгляда.

– А разве в ваших розыгрышах он не принимал участия? Сколько времени он плясал под вашу дудку! Я уверен в том, что вам удастся его уговорить.

Она нахмурилась. Как же он не понимает – ей вовсе не хотелось, чтобы отец плясал под ее дудку. К сожалению, ни под чью другую он плясать не соглашался.

– Здесь совсем другое дело, ваша светлость. Мне приходилось ломать комедию для его же блага, я пыталась сделать все возможное, чтобы он сохранил приход, потому что сам он был… слишком болен и не мог выполнять все свои обязанности.

– Слишком болен? – воскликнул лорд Веверли. – Или слишком пьян?

Она прикрыла глаза, не в силах справиться с нахлынувшей на нее болью. Никто еще не говорил столь прямо о проблемах ее отца. Она даже не могла себе представить, как тяжело об этом слышать.

Она нашла в себе силы ответить, но говорила почти шепотом.

– Разница невелика, правда? Так или иначе, но он не справляется со своими обязанностями, поэтому не сможет принять участия в вашем розыгрыше.

Открыв наконец глаза, она увидела, что герцог смотрит на нее с нескрываемой жалостью. Он протянул к ней руку, она отстранилась. Сострадание его было вынести столь же тяжело, как и его презрение.

Но он не дал ей отступить. Приблизившись, он обнял ее за плечи.

– Простите меня, – шепнул он, и она чувствовала его горячее дыхание. – Я был жесток.

– Прошу вас… оставьте меня… одну…

– Оставить вас? – нежно спросил он. – Чего ради? Понимаете вы это или нет, но я ваш спаситель, мисс Шалстоун. Положение ваше весьма шатко. Если кому-то надоест, что обязанности викария исполняете вы, достаточно будет сказать лишь слово тому, кто владеет этим приходом, и ваш отец потеряет его.

Она не могла унять дрожь. Это давно было причиной ее волнений, и – хоть старый граф и закрывал глаза на многое, потому что викария для Белхама найти нелегко, – если бы кто-то поднял шум, он был бы вынужден отказаться от услуг ее отца. Кроме того, говорили, что в Лондоне теперь пристальнее следят за поведением провинциальных священников. Так что удаленность Белхама и невозможность найти замену не могли защитить отца полностью.

– Вам надо подумать и о себе, – продолжал лорд Веверли. – Сколько еще времени сможете вы и помогать отцу, и вести хозяйство, о сочинительстве я и не говорю? Я знаю, что вы заслуживаете большего, но так вы ничего не добьетесь. – Голос его упал до шепота, и он крепче сжал ее плечи. – Будучи викарием, вы не сможете завести свою семью, родить детей…

Слезы застилали ей глаза, но она не желала, чтобы он видел ее плачущей. Как он жесток! Как смеет он говорить вслух о том, чего она в глубине души боится больше всего! Его близость, его хриплый взволнованный голос заставляли ее представить себе, что такое иметь рядом мужа, сильного молодого мужчину, готового любить ее.

Да, конечно, она хотела иметь свой дом… мужа… детей… Но это ей вряд ли суждено. Она постаралась говорить как можно беззаботнее.