Офицеры молчали, ожидая разрешения Проэмперадора. Проэмперадор тоже молчал, откинувшись на спинку единственного в комнате кресла. За две недели марша устали все, но, похоже, отдыха не предвиделось. Савиньяк чуть ослабил узел шейного платка и обвел взглядом собравшихся. В Северной армии это означало — «можете говорить».

— Обман, — выразил общую мысль Хейл-старший. — Гаунау хотят отвлечь нас от удара по бергерам и заставить раздробить силы. Айхенвальд, что скажете?

— Мы не можем себе этого позволить, — неторопливо поддержал командующего кавалерией командующий пехотой. Длинноносый генерал всю жизнь служил Талигу, но так и остался бергером. — Господин маршал, у нас тридцать тысяч человек и шестьдесят одна пушка. Этого слишком мало даже для одной кампании. Приграничьем придется временно пожертвовать.

— К нам идут подкрепления, — напомнил генерал Фажетти. — Часть из них может прикрыть каданскую границу.

— Две-три тысячи пехоты и четыре тысячи конницы, — бергер с жалостью посмотрел на южанина, — это несерьезно. Нам следует не поддаваться на обман и продолжать движение к перевалам для соединения с союзниками. Это очевидно.

— В том числе и Фридриху. — Бэзил Хейл отвесил издевательский поклон розовой рамке и сник, нарвавшись на ледяной взгляд отца.

— Горячность тоже бывает права. — Лейдлор надел генеральскую перевязь даже позже Фажетти, но держался, словно ветеран Двадцатилетней войны. — Полковник Хейл, насколько я понимаю, против банальных решений. Я с ним согласен. Предлагаю открыто выступить навстречу Фридриху и скрытно свернуть на Бергмарк.

— Лучше усилить приграничные гарнизоны, — не согласился начальник артиллерии, — и выдвинуть разъезды ближе к границе.

— Разъезды, господин Эрмали, — тонко улыбнулся Реддинг, — хороши, когда армия не дальше чем в двух днях пути.

— А разве «фульгаты» до сих пор не умеют летать? Непорядок…

— Господа, сейчас не время шутить. В Гаунау не могли не узнать о нашем возвращении…

— Но не о дальнейших передвижениях!

— Это ничего не меняет. Мы всего лишь движемся в сторону границы, имея возможность повернуть как на запад, так и на север.

— Каданцы не рискнут поддержать Фридриха сейчас…

— Вот именно сейчас и рискнут!

— От Северной армии Талига ожидают бдительной охраны каданской границы и подкидывают приманку, чтобы приковать к месту…

Генералы и полковники спорили. Савиньяк внимательно и вежливо слушал, так внимательно и вежливо, что Давенпорт, будь он генералом или полковником, раскрыл бы рот разве что под пыткой. Желание убраться из Северной армии в очередной раз подняло голову, чтобы тут же опустить. Это виконт Валме может уходить и приходить, как ему хочется, выбирая маршалов и место службы. Марсель не ждал приказа, когда ждать было нельзя, не удирал, когда следовало вернуться, не держал под уздцы одинокую заиндевевшую клячу, не смотрел в провал, еще вчера бывший увенчанной замком горой…

— Господа, — черные глаза Савиньяка вновь прошлись по разгоряченным от огня и спора лицам, — благодарю за ценные советы. Приказ уже подписан. Утром вверенная мне армия форсированным маршем двинется в Кадану. Я мог бы ограничиться этим, но считаю необходимым развеять ваши опасения. Нынешнюю войну со стороны Гаунау и Дриксен, в первую очередь — Дриксен, ведут политики, а политики думают иначе, чем военные. Им нужна не столько победа над Талигом, сколько поражение собственных противников в собственном доме.

Принц Фридрих не заинтересован в успехе ненавидимого им принца Бруно. Что ожидает «Неистового» в случае успешного вторжения в Бергмарк и Ноймаринен? Затяжные бои в горах с кровными врагами варитов. Бруно же в это время на равнинах Марагоны и Придды будет разыгрывать свой перевес в силах. Перевес, обеспеченный тем, что принц Фридрих с тестем оттянут ноймарские и бергерские резервы на себя. Вся слава после захвата Марагоны достанется Бруно, а его высочество не получит ничего. Нет, на такое Фридрих не пойдет. Другое дело — обходный марш и захват Северного Надора.

Прошу вас внимательно посмотреть на этот портрет. Полковник Хейл, что будет с всадником, который в таких обстоятельствах и таким образом попробует усидеть на такой лошади?

— Рассветные Сады будут, — хмыкнул Бэзил, — только художникам этого не объяснишь.

— Художники рисуют то, за что им платят. — Савиньяк тронул рукой розовую рамку и в свою очередь ухмыльнулся. — Этому художнику платили не за лебедя, а за Ворона. В понимании Фридриха, разумеется. Отсюда и вздыбленный мориск, и шпага… Не вина художника, что у принца только две руки; будь их шесть, в них были бы и пистолеты, и дамы. Фридрих играет в Алву, только лошадь, на которую он хочет сесть, не нарисованная.

— И вообще не лошадь, а олень, — шепнул Чарльзу Бэзил. — Ну да тем веселее…

Младший Хейл был от Проэмперадора в восторге, Чарльз приятеля не разуверял, а спорить на совете и вовсе было глупо.

— Правильно ли я понимаю, — уточнил Айхенвальд, — что, по вашему мнению, дрикс намерен повторить саграннский маневр герцога Алва?

— Он не будет повторять сам маневр, он попробует изобразить гения неожиданности. — Маршал отодвинул портрет, издевательски блеснули изумруды. — Вместо того чтобы, сковывая силы Ноймаринена, помогать Бруно, Фридрих прикроется ложной активностью на границе с Бергмарк и ударит по Надору из Каданы. В Изонийских предгорьях мы его перехватим. Там дриксы будут меньше ждать нападения, да и снега там, в отличие от равнин, тают позже, распутица еще не начнется. Кроме того, из Каданы проще и быстрей перенести боевые действия в Гаунау.

— А если все-таки обман? — Байард Хейл имел обыкновение сомневаться, когда все решено, и идти напролом, когда другие сомневаются.

— Тогда, — снизошел до ответа Проэмперадор, — наш форсированный марш через Кадану застанет союзников врасплох и вынудит отказаться от первоначальных намерений. Нанести сильный удар по бергерам в этом случае Фридрих не успеет, но он не Бруно, и это — не обман.

— Остается один вопрос, — очнулся старик Лецке. Беднягу по осени вытащили из теплого замка и назначили сперва генерал-интендантом, а затем военным губернатором Северного Надора, но когда-то Лецке был вице-экстерриором, объявление войны. Сначала мы должны заявить протест Кадане и…

— Мы ничего никому не должны! — Савиньяк бешено сверкнул глазами, напомнив Ворона и Октавианскую ночь. — Коль скоро каданцы не могут воспрепятствовать дриксам передвигаться по своей территории, пусть пеняют на себя. Господа, совет окончен.

1

Большая комната вновь стала чужой, внизу ждали лошади и солдаты — баронесса Сакаци отправлялась в Хексберг. Ей прислали платья, обувь, меха и украшения, нашли женщину для услуг и сказали, что среди воинов ничтожной не место. А где оно, это место? Отцовский дом мертв, Сакаци пуст, дворец Первородного полон лжи, так не все ли равно, куда пойдут чужие кони? Последуй Мэллит за мертвым, она бы спала в зеленом озере и ничего не помнила. Как мудры были враги названного Альдо и как глупы достославнейшие! Первородный не знал жалости. Он лил слова, как воду, и топтал сердца любящих, как скот топчет кормящие его травы. Если бы она могла сказать обманувшему, что имя его величию — тень! Если б могла вернуть свою кровь и убить свою память!