— Говорит, — подтвердил Савиньяк, вспомнив совет Шантэри: отвечай односложно, когда собеседник набивается на подробности, но говори о погоде и здоровье, когда ему требуется «да» или «нет».

— Вы давно знаете этого капитана? — не отставал Фома.

— С прошлой осени. — Вернее, с развеселой кампании, которую и войной-то не назвать. Слишком просто все получилось… но легкие победы имеют обыкновение оборачиваться ударами в спину.

Барсовы Врата почитались неприступными, а разбить взбрыкнувших Борнов смог бы даже Манрик, только из Сагранны вернулись все. Это отец не пережил встречи со старым другом. Выстрел Борна убил радость матери и их с Ли юность… Брат ненавидит до сих пор и правильно делает.

— Дерра-Пьяве — надежный человек? — тоном опытного барышника осведомился Фома.

— Капитан всецело предан Алве, — откликнулся Эмиль, с трудом удержавшись от заверений в том, что фельпец особенно хорош в галопе.

Хозяин Ургота дважды тронул колокольчик.

— Не думаю, что нам понадобятся лишние уши, — доверительно произнес он. Эмиль улыбнулся. Возможно, это вышло многозначительно, но маршалу просто стало весело. Из-за Шантэри. Утром старик заметил, что обойти вниманием Савиньяка Фома не может, но больше он не позовет никого. Даже Елену, хотя наследнице и разрешалось время от времени подслушивать государственные тайны.

Через пять минут маршалу стало не до улыбок, потому что вошел Дерра-Пьяве. Нет, капитан не подрос, не окривел и даже не похудел, но прежний лихой коротышка исчез.

— Садитесь, мой друг, — мягко предложил Фома, но фельпец смотрел на талигойца, и Эмиль кивнул, превращая просьбу в приказ. Дерра-Пьяве уселся в коричневое кресло. Блеснула вороненая сталь. Таких пистолетов у капитана раньше не было.

— Вы были свидетелем штурма? — начал Фома. Капитан кивнул, глядя на свои сапоги. Он не хотел говорить, но желания — это для дам, а не для военных.

— Как удалось в два дня взять такой большой город? — Никаких узоров и украшений, безупречные очертания… Не Дриксен, не Гайифа и тем более не Рафиано. Пистолеты морисские и, безусловно, отменные, иначе Дерра-Пьяве не предпочел бы их прежним — помнится, очень неплохим.

— Да, мой друг, — подался вперед Фома, — как вышло, что Агарис пал столь стремительно?

— По тунцу акула была, вот и съела. — Дерра-Пьяве все еще смотрел на сапоги. — Принц Тергэллах привел полсотни линеалов и десятков шесть больших торговцев. С солдатами. Ватрахос покойный такой силище на ползуба был бы, но морискам показалось мало. Созвали чуть ли не всех морских шадов с их головорезами, а корсары сами сбежались. Сотни три с гаком, хотя большинство — мелочь. Осадка, как у утки, но для десанта — в самый раз. Они и начали…

— Вы знали нападавших? — Военные подробности Фому вряд ли волновали, но герцогу хотелось прийти в себя. Эмилю тоже.

— Кое-кого, — кивнул моряк. — Больше слышал. Про Зубана и Крысьего Пасынка по всему морю болтают… Правильно болтают, как оказалось. Но много было из этих, из восточных. С ними мы дела не имели. И опять правильно — от таких лучше подальше!

— Прибрежные пираты? — удивился Савиньяк. — Никогда не считал их опасными… для крупной дичи.

— Были и береговые, и те, что у Межевых орудуют. Только не стаей город брали, а армией. Дисциплину это сборище очень даже соблюдало. Конечно, опыт в открытую лезть у них небогатый, но приказы выполняли исправно. С кузеном Монсеньора не забалуешь, даже заявись он с одной галерой, а тут — флот! Мы такого в Померанцевом не видали еще, разве что на Марикьяре… Я в линеалах мало понимаю, но хороши зверюги!

— Они бастионы и брали?

— И они, и корсары, и шады… Артиллерии тоже хватало, и саперов привезли. Сдается мне, мориски, не те, что с островов, а настоящие, промеж собой не реже Талига с Дриксен цапаются, иначе с чего бы им так навостриться? Красиво высаживались, куда твоим дожам! Ни одной пушки не утопили.

— Высадиться — это еще не все, — проявил военную смекалку Фома. — Главное, как они воюют.

— В бою не видел, врать не стану, — на дубленой физиономии Дерра-Пьяве проступила досада, — в город нас не пустили. Мы, хоть и послы Монсеньора, и этот их, глазастый, раскуси его зубан… Глядел, будто покупать собирался, но вроде сошло… Даже на сходку свою пустили, но одно дело — вино вместе трескать, и другое — глядеть, как Святой город жгут. Я ведь эсперу ношу, мог и сорваться. И ребята могли, было с чего!

— Значит, самого боя вы не видели?

— Нет, но на улицах дрались все больше агерны. Они покрепче шадов, и потом благословение на них вроде… Или наоборот, но что-то там такое было непростое. Говорили об этом, когда… когда кончилось все.

Как же не хочется спрашивать, как именно кончилось. Не хочется — и все! И вообще для первого разговора хватит, остальное — вечером, в посольстве, под касеру. Гонцов и разведчиков, чье появление не скрыть, расспрашивают дважды. Один раз — для союзника, второй раз — для себя.

— А что Агарис? — тихо спросил Фома. — Как вышло, что гарнизон застали врасплох?

— Что Агарис? — В голосе Дерра-Пьяве послышался былой запал. — Плохо Агарис. Видать, конклав еще тупей дуксов был. Все проспали — и что можно, и что нельзя. Гарнизон вконец распустился, команды корабельные на берегу кур гоганских жрали… Хоть и ходили с осени разговоры о войне, никто толком и не чихнул. Оно, конечно, лет триста никто Святой город не трогал, но соображать-то надо! А конклав еще и с орденом Славы рассорился. Те, как магнуса ихнего кончили, ушли. С этим, новым, как его… Аристидом. Храм Адриана заперли и ушли… Нет, мориски все равно бы город взяли, но не в два же дня!

Дерра-Пьяве замолчал, выразительно косясь на ургота. Он знал многое, но говорить при чужих не хотел. Фома это понял не хуже Эмиля и, будучи эсператистом, предпочел остаться в неведении. Не красящие церковь дела его не занимали, а воинские подробности тем более. Герцог любил повторять, что лучше платить тому, кто сделает хорошо, чем сделать самому, но плохо. И платил. В данный момент — Южной армии маршала Савиньяка.

— Что стало с конклавом? — задал неизбежный вопрос Эмиль. — И что с портом?

— От порта только море и осталось, — начал с хвоста фельпец. Помолчал, глядя на все те же сапоги, и через силу договорил: — И от конклава тоже… Утопили их… На закате. Шутка ли, столько кардиналов и магнусов… Только Аристид и остался.

— А Юнний?

— Эсперадор раньше умер. — Мориски научили коротышку говорить коротко, а может, не мориски, а ужас. — То ли в дыму задохнулся, то ли упало на него что. Тергэллах так и сказал — бросили, мол, того, кого поставили над собой, сами сбежали, а его, больного, покинули. И богов предали, сказал, и людей, а теперь и своего же главного. Ызарги, одним словом, ну так и смерть вам будет под стать…

2

Ызарги… Если б не примета, имечко бы кораблик сменил в тот же день, но чем назвал, на том и ходи, пока ходится. Ходи и помни, как дергались, вырывались, орали те, кто раньше поучал и судил… Как рыдали, пытались откупиться, молились, но таких нашлось лишь двое. Их пихнули в мешки первыми, дав закончить разговор с небом, и эти мешки были пустыми. Молившихся оставили наедине с Создателем, прочих провожали ызарги. Длинные, волосатые, шипящие твари. Не бравые — отвратительные. Их хватали двумя руками за основание шеи и хвоста и высоко поднимали, показывая смотрящим на казнь. Твари клацали зубами, высовывали серые языки, пытались извиваться, но их по одному совали к осужденному и затягивали веревку. Один человек, один ызарг, один мешок… К дергающемуся, воющему, шипящему мешку прикладывали печать Тергэллаха и что-то негромко говорили, словно считали. Носильщики в алых плащах подхватывали то, что еще жило, кричало, умоляло, и уносили по сходням на стоящую у берега галеру, над которой развевались узкие алые флаги. Магнусы и кардиналы исчезали один за другим. Последними были трое пытавшихся откупиться храмовым золотом… Скверным золотом, как сказал Тергэллах.