– Почему вы так решили?

– Вижу, как вы держитесь в седле. Жанна улыбнулась.

– Породу не скроешь, – ответила она.

– Что вы собираетесь делать в Эгюранде? Возродить хозяйство, как сказал мне Сибуле? Стало быть, вы понимаете, что такое хозяйство?

Она кивнула. На лице его появилось равнодушное выражение, присущее людям, которые привыкли скрывать свои мысли.

– Значит, вы знаете, что ферма принесет вам немного, да и то не раньше, чем года через два, если она заброшена и нужно все восстанавливать. Разве что займетесь скотоводством. Но только с большим размахом.

– Я получу доход уже с первого урожая, если сама закуплю его для своих кондитерских, – ответила она. – При ценах на суржу[8]в Париже это мне выйдет вдвое дешевле. Да и на продаже излишков тоже заработаю.

Слушая собственные слова, она вновь открывала в себе Жанну Пэрриш. Крестьянская жилка не умерла в ней, оказывается, за восемь лет! В сущности, она решилась на поездку, потому что ее все это время неодолимо тянуло к земле.

Напрасно они понадеялись на свои географические расчеты: вечер второго дня застал их в чистом поле, а они-то думали, что успеют добраться до Шатору. Холод пронизывал до костей. Вокруг ни постоялого двора, ни даже огонька. Сощурив глаза, Итье показал на какие-то строения за лесом. Они поскакали напрямик через поле, тщетно пытаясь углядеть поднимающийся над крышей дымок. Это была ферма, некогда очень большая, теперь заброшенная. Но все же там можно будет укрыться от холода и развести огонь.

Вдали послышался волчий вой. Путники подхлестнули лошадей.

И очень вовремя. Из леса появилась стая волков. Жанна испугалась.

– Слева хлев! – крикнула она.

Они помчались во весь опор и захлопнули ворота буквально перед носом хищников. Потом спешились. Голодные волки злобно рычали. Зубастые морды пытались просунуться в просвет между дверью и землей. Матьяс схватил свалившуюся с крыши жердь и с размаху нанес удар. Раздался жуткий вой.

– Их не меньше пятнадцати, – сказал он. – А ворота не очень-то прочные.

Лошади ржали от страха.

– Сзади есть другой выход, – сказала Жанна.

Но, направившись туда, она услышала яростный скрежет когтей. Волки явно не собирались отказываться от добычи. Они быстро расправятся с тремя путниками и их лошадьми.

Хладнокровие странным образом сохранил один Итье. Жанна увидела, как он вынул из седельной сумки огниво и запасную рубашку, оторвал от нее кусок, обернул им солому, привязал к жерди, которой только что воспользовался Матьяс, и поджег. В руках у него оказался факел в три локтя длиной.

– Что вы делаете? – в ужасе воскликнула Жанна, когда он подошел к большим воротам и распахнул их.

Он не ответил и выскочил наружу с факелом в руках. Волки попятились от огня, злобно ворча. Они образовали полукруг. Один кинулся вперед. Итье ударил его пылающим факелом, и шерсть на спине мгновенно вспыхнула. Волк взвыл от боли, начал кататься по земле, потом стремительно умчался все с тем же страшным воем. Стая выглядела озадаченной. Возможно, она потеряла вожака. Волки не разбежались, но круг расширился. Однако факел не может горечь вечно.

Матьяс, схватив охапку соломы, поспешил на выручку. Он разбросал ее по земле, Итье понял и тут же ее поджег. В темноте заиграло пламя. Волки отступили еще дальше. Матьяс схватил большой камень и швырнул в ближайшего из них. Попал в голову. Хищник взвыл и зашатался. Тем временем Итье ударил факелом еще одного волка, тот отпрыгнул, но шерсть уже загорелась. Зверь стал кататься по земле и потом удрал, а Итье уже надвигался на другого обезумевшего от ужаса хищника с разинутой пастью и свирепым блеском в глазах. Ощерив громадные клыки, волк изогнулся для прыжка, но Итье ткнул факел прямо ему в глотку. Раздался пронзительный вопль, от которого стыла душа. Стая отступила. Жанна металась по хлеву, лихорадочно соображая, что может сделать. Она залезла на кормушку и, обдирая себе руки, вырвала еще одну жердь и тоже выскочила наружу.

Ей показалось, что идет сражение с демонами.

Она напала на первого попавшегося волка и ударом жерди перебила ему хребет. Стая снова попятилась. От нее осталось уже не больше семи или восьми самых матерых зверей. На Жанну прыгнул молодой волк. Она ударила его жердью на лету, словно мяч. Волк перевернулся в воздухе, попытался снова прыгнуть, но Итье его подпалил. Хищник издал предсмертный рев. Трое волков обратились в бегство. Итье двинулся к трем оставшимся. Жанна оглушила одного из них жердью и продолжала наносить удары, внутренне содрогаясь от жалобных стонов зверя, которого убивала. Другой прыгнул на Матьяса и ухватил его за левую руку. Этот хищник не уступал по силе человеку. Но он не знал, что человек вооружен. Зажав кинжал в правой руке, Матьяс вспорол нападавшему брюхо. Зверь разжал зубы и рухнул на землю с вываливающимися кишками. Лапы у него задергались в предсмертной судороге. Итье подпалил последнего из волков.

В ночи послышался удаляющийся вой.

В холодном воздухе остро ощущался тошнотворный запах крови.

– Вы ранены! – вскричала Жанна, обращаясь к Матьясу.

Она знала, что укусы волков часто потом воспаляются. Он показал руку: на куртке были видны следы зубов, но кожа не порвалась.

Мерцающее пламя окрашивало сцену в цвета преисподней.

– Ладно, – сказал Итье, – теперь нужно сжечь трупы, иначе выжившие вернутся, чтобы сожрать падаль.

Он снова пошел в хлев за соломой, выломал все деревянные перегородки и соорудил костер. Потом с помощью Матьяса свалил туда волков – некоторые еще агонизировали.

Лошади рвались с привязи от страха. Жанна с трудом успокоила их. Она задыхалась, ее тошнило от запаха крови, смешавшегося с вонью паленого мяса.

– Ушли, – сказал Матьяс, вернувшись в хлев.

Факел потихоньку угасал. Итье зажег две сухие ветки и направился к главной постройке фермы.

– Возможно, здесь есть более надежное место, где мы могли бы развести огонь и переждать ночь, – сказал Матьяс.

– Неужели мы оставим лошадей одних в хлеву? – спросила Жанна.

– Волки уже не вернутся.

Ей хотелось в это верить. Она дрожала, сама не зная – от холода или от волнения. Зубы у нее стучали. Она вошла в хлев, порылась в своей седельной сумке, достала флягу с вином и сделала большой глоток. Потом закусила ломтем хлеба, который лежал под фляжкой. Стоя в темноте, она прислушивалась к далеким завываниям волков. Да, Матьяс был прав: они, конечно, не вернутся. Во всяком случае, не сразу. Но двери хлева не выглядели особенно прочными. Снаружи послышался зов Матьяса:

– Мадам! Мадам!

– Я здесь, – ответила она срывающимся голосом. Он вошел в хлев – черная тень из кошмарного сна.