— Тогда у вас точно крыша поехала. И вы не тот инспектор Кремер, которого я хорошо знаю. Я теряюсь в догадках. Почему вы интересуетесь, прослушивается ли наш телефон?

— Потому что не хочу еще больше все усложнять. Я люблю определенность. И хочу знать, была ли у меня возможность просто позвонить и пригласить тебя сюда.

— Ой, ну конечно могли! Но если бы вы это сделали, я бы сказал, что нам, пожалуй, стоило бы прокатиться на машине.

— Ладно, — кивнул Кремер. — Гудвин, я хочу знать. Я в курсе, что Вулф связался с ФБР, и мне нужна полностью вся картина. Даже если у нас уйдет весь день.

— Это уже переходит все мыслимые границы, что вам отлично известно.

— Черт побери! — взорвался Кремер. — То, что я здесь, действительно переходит все мыслимые границы! То, что я вызвал тебя сюда! Мне всегда казалось, что ты не лишен здравого смысла! Неужели ты не понимаешь, что я делаю?!

— Нет. Не имею ни малейшего понятия.

— Ну тогда я тебе скажу. Гудвин, я знаю тебя достаточно хорошо. Знаю, что вы с Вулфом любите идти напролом. Знаю, потому что это входит в мои обязанности. Но вы никогда не пересекаете красную линию. Итак, здесь только ты и я. А потому я тебе скажу. Два часа назад мне позвонил комиссар полиции. Ему звонил Джим Пераццо. Слышал о таком?

— Да. Случайно слышал. Лицензионный отдел, Государственный департамент, штат Нью-Йорк. Бродвей, двести семьдесят.

— Еще бы тебе не слышать о нем! Ладно, не буду тянуть кота за хвост. ФБР хочет, чтобы Пераццо лишил Вулфа лицензии. И тебя заодно. Пераццо просит комиссара дать ему компромат на вас с Вулфом. А комиссару известно, что я уже много лет… хм… контактирую с вами. И теперь он требует подробный отчет. В письменном виде. Ты ведь понимаешь, что такое отчеты. Все зависит от того, кто их пишет. Прежде чем приступить к отчету, я должен знать, чем это Вулф так насолил федералам. Мне нужна полная картина.

Когда тебе показывают нечто такое, к чему необходимо хорошенько присмотреться, надо хоть чем-то занять руки: например, закурить сигарету — впрочем, я не курю — или высморкаться. Я открыл коробку молока и осторожно налил себе полный стакан. Одно было совершенно очевидно: Кремер мог или вызвать меня звонком в полицию, или лично прийти к Вулфу, однако не стал этого делать, подозревая, что наш телефон прослушивается, а дом находится под наблюдением. Выходит, Кремер желал провести нашу встречу втайне от ФБР и в результате организовал ее с риском для своей карьеры. Он рассказал мне о ФБР, Пераццо и комиссаре полиции, что крайне нетипично для разговора полицейского инспектора с частным детективом. Получается, Кремер не хотел, чтобы мы лишились лицензии, и его явно что-то грызло. Неплохо бы узнать, что именно. В подобных ситуациях, прежде чем делиться информацией, особенно с копом, нужно было звонить Вулфу, но сейчас об этом не могло быть и речи. Мои постоянные инструкции состояли в том, что в случае чрезвычайной ситуации следует руководствоваться здравым смыслом и опытом.

Что я и сделал. Отхлебнув молока, я поставил стакан и сказал:

— Если вы можете нарушать правила, значит и я тоже могу. Вот так.

После чего выложил Кремеру все как на духу. Рассказал о беседе с миссис Брунер, о стотысячном авансе, о разговоре с миссис Брунер и Сарой Дакос, о своем визите в «Эверс электроникс», о поисках Эрнста Мюллера и Джулии Фенстер, ну и наконец, о ночи, проведенной на диване в кабинете. Я не стал передавать все слово в слово, хотя осветил основные моменты и ответил на все вопросы. Когда я закончил, стакан с молоком опустел, а у Кремера в зубах появилась незажженная сигара. Инспектор не курил сигары. Он их жевал.

Вынув сигару, он спросил:

— Итак, сто штук в любом случае остаются у Вулфа?

— И чек персонально для меня, — уточнил я. — Неужели я забыл сказать?

— Нет, не забыл. Впрочем, Вулф меня не удивляет. С его самолюбием за хорошие деньги он возьмется за самое гиблое дело. А вот ты меня здорово удивил. Уж кому-кому, а тебе хорошо известно, что с ФБР нельзя бодаться. Даже Белый дом с ними не связывается. Но ты демонстративно расковыриваешь их старые раны. Рано или поздно ты доиграешься! Это не у меня, а у тебя крыша поехала.

Я налил себе еще молока:

— Вы правы. Абсолютно правы со всех точек зрения. Еще час назад я был готов сказать «аминь». Однако сейчас мое отношение изменилось. Я, случайно, не упоминал о том, что Вулф говорил вчера ночью? Он сказал, что любая мелочь может подтолкнуть кого-то к более решительным действиям. Так оно и вышло. Их это подтолкнуло к тому, чтобы пнуть под зад Пераццо, его — позвонить комиссару полиции, того — накрутить вам хвост, а вас — пригласить меня для разговора с глазу на глаз и даже угостить молоком, что просто невероятно. Если происходит одна невероятная вещь, то не исключена и другая. Согласны ответить на мой вопрос?

— Валяй.

— Вы не слишком любите Ниро Вулфа и определенно не любите меня. Тогда почему вы хотите представить комиссару отчет, который позволит нам сохранить лицензии?

— Я этого не говорил.

— Ни черта подобного! — Я постучал по коробке с молоком. — Вот это говорит лучше любых слов. А еще то, как вы пригласили меня сюда. Итак, почему?

Кремер встал с кресла, на цыпочках прокрался к двери — легко и бесшумно, учитывая его возраст и телосложение, — рывком открыл дверь и высунул голову в коридор. Похоже, в отличие от меня, у инспектора не было железной уверенности в отсутствии слежки. Он закрыл дверь, прошел в ванную комнату, открыл кран и через минуту вернулся со стаканом воды. Неторопливо выпил воду, поставил стакан на стол, сел и посмотрел на меня с прищуром:

— Знаешь, я тридцать шесть лет работаю копом. И впервые в жизни сливаю информацию постороннему.

— Весьма лестно для меня. И для мистера Вулфа.

— Чушь собачья! Вулф не способен распознать лесть, даже если на ней будет надпись крупными буквами. Да и ты тоже. Гудвин, я собираюсь тебе кое-что сказать. Но это предназначено только для тебя и Вулфа. И больше ни для кого. Ни для Лона Коэна, или Сола Пензера, или Лили Роуэн. Усек?

— Не понимаю, при чем здесь мисс Роуэн. Она всего лишь близкий друг. И нет смысла мне что-то говорить, если мы не сможем это использовать.

— Вы это используете