Он снова повернул ключ, и «скайларк» ожил.

– Где вы останавливаетесь в Палм-Бич? – спросил я. Я испытывал разочарование, но уже смирился с мыслью о том, что он уедет.

– У меня там несколько подруг, леди, – сказал Генри, и по его тону было понятно, что он не хочет вдаваться в специфические детали. Затем он несколько диким образом выскочил на дорогу. Когда он нажал на педаль газа, в автомобиле немедленно запахло выхлопными газами. – Механик сказал мне, что выхлопы разрушают клетки мозга, – заметил он. – Я думаю, это хорошая вещь. Мудрым людям известно, что самое лучшее – вообще не думать. А с мертвыми мозговыми клетками как будешь думать? Так что результат тот же.

Мы открыли окна и рванули по Девяносто пятой ули – це, свернув затем в сторону Пятой авеню. Генри был невосприимчив к нуждам других автомобилистов. Он занял две полосы. Дождь неожиданно усилился, и дорога стала скользкой. Пришлось включить стеклоочистители, но «дворник» работал только с моей стороны. Генри грубо навалился на меня, чтобы выглянуть наружу. Я нервно зарыл правую ногу в кучу использованных кофейных чашек и газет, рефлексивно нажимая на воображаемую педаль тормоза, пристегнулся ремнем безопасности и сказал:

– Не думаете ли вы, что вам тоже следует воспользоваться ремнем безопасности?

– Я не из робких, не то что вы, представители молодого поколения.

Я был немного напуган тем, как он вел машину, и недостатком видимости. Мы пересекали парк на Семьдесят девятой улице.

– Разве можно ездить с лысой резиной? – спросил я.

– Послушай, – ответил Генри, раздосадованный недостатком у меня мужества, – как сказал Наполеон: «Если насилие неизбежно, расслабься и получи удовольствие».

Я расслабился и почувствовал, как прекрасно мчаться через Центральный парк с мокрыми, темными деревьями по обе стороны дороги, формирующими туннель вдоль каменных стен. Это было так, словно ворвался в лес.

– Как чудесно проезжать через парк, – сказал я.

– Так же чудесно, как решиться иметь детей, – отвечал Генри. – Начинаешь воспринимать вещи заново.

Мы без аварии добрались до Линкольн-центра и даже нашли место для парковки. Генри рассчитал так, чтобы мы прибыли как раз перед концом первого акта. На заднем сиденье автомобиля лежал зонт, под которым мы вдвоем прошагали к открытой площадке. Скрытый зонтом Генри объяснил мне, как проделывается вся операция.

– Когда кто-то выходит, ты говоришь ему: «Простите, вы уже уходите?» Если ответ «да», ты спрашиваешь: «Могу ли я взять ваш билет?» И убедись, что получил корешок на повторный вход, – если ты его не получишь, билет ничего не стоит. Понял? Корешок на повторный вход – в этом весь резон.

– Почему люди уходят после первого акта? Разве это не пустая трата денег?

Генри объяснил мне, что нашей целью являются люди, которые не любят оперу. Поэтому они уходят после одного акта, не обращая внимания на потраченные деньги. Это либо туристы со Среднего Запада, которые просто не могут вынести такое испытание, либо определенный тип извращенцев, которые думают, что это очень стильно – немного послушать оперу, а потом отправиться обедать. Но даже в том случае, когда люди планируют уйти со спектакля, они по привычке берут с собой корешки на повторный вход, потому что не хотят беспокоиться из-за билетеров.

Мы вошли в театральный вестибюль с высокими стеклянными стенами, и Генри распределил наши позиции. Он будет стоять внутри и сторожить эскалатор, который ведет во внутренний гараж. Я же должен ждать снаружи и останавливать тех, кто выходит на площадку.

– Надеюсь, ты не возражаешь против разделения по званиям, – сказал Генри. – Поскольку ты младший офицер и молод, то пойдешь наружу. Вот зонт. Я буду защищать эту крепость.

Мы даже устроили соревнование. Генри показал мне группу из пяти пожилых мужчин и пожилой леди.

– Посмотри на них. Стервятники! Оперные наркоманы. Эта старушка с многолетним стажем. Ей давно пора быть в доме престарелых. Мы должны дистанцироваться от них, охрана знает их в лицо. Обычно они не входят раньше второго акта.

Я отправился наружу, и тут первое действие закончилось и люди начали выходить. Я обращался к ним, как велел мне Генри, но удача была не на моей стороне. Все, с кем я сталкивался, просто вышли подышать свежим воздухом или покурить под навесом, защищающим от дождя. Никто не собирался покидать оперу. Все более и более теряя мужество, я отправился посмотреть, как дела у Генри. Вестибюль был заполнен народом.

– Возвращайся на свой пост, ты не следуешь приказам, – рассерженно прошептал он. – Ты можешь кого-нибудь пропустить.

Получив взыскание, я вернулся на улицу. Почти сразу же из-под защитного козырька вышли две женщины. Я последовал за ними, они быстро двигались через площадь под одним зонтом, но мне удалось нагнать их.

Они категорически не любили оперу и любезно отдали мне свои билеты, но корешок для повторного входа был только у одной. Вторая леди не побеспокоилась взять его У билетера, потому что знала, что они уходят. Она очень мило извинилась. Я был уверен, что сделал все отлично. Притащил Генри свой трофей, надеясь на похвалу, но он вовсе не обрадовался. Выслал меня обратно добывать еще один корешок. Но мне не везло. Огни внутри предупреждающе замигали. Я вернулся к Генри, он тоже был с пусты – ми руками. Систему повторного входа создали специально, чтобы расстраивать планы людей, подобных нам. Я заметил, что ни один из оперных наркоманов также не преуспел. У Генри появился план.

– Ты идешь и отдаешь свой билет с корешком для повторного входа, а я последую прямо за тобой, – сказал он. – Я буду вести себя так, словно не могу найти свой, и ты меня спросишь, что я с ним сделал. Может быть, они попадутся на удочку и позволят мне войти, чтобы я не задерживал очередь.

Главный вход был окружен красными бархатными канатами, не считая двух других входов, где женщины-билетеры в синих формах собирали билеты. Мы встали в одну из очередей, и, когда подошли к билетерше, я предъявил корешок для повторного входа и билет с местом. Генри прошел сразу за мной и принялся рыться в карманах.

– Не давал ли я тебе свой билет для повторного входа? – спросил он меня с предельной озабоченностью, продолжая рыться в поисках несуществующего корешка, словно это была пресловутая связка ключей.

– Не знаю, – отвечал я. – А вы давали его мне? – И я начал похлопывать себя по карманам, имитируя поиск.

Так мы хлопали по карманам, рылись в них и задерживали очередь. Огни мигнули снова. Билетерша с раздражением сказала:

– Проходите, все в порядке.

И мы вошли вместе, плечом к плечу, и начали хихикать. Ангелы Шагала смотрели на нас с высоты. Мы поднялись по величественной красной лестнице в одном потоке с прекрасно одетыми людьми, чувствуя себя счастливыми. Наши места были довольно высоко, но я не возражал. Я был на бродвейских шоу и никогда в опере. В тот вечер давали «Тоску». Это была фантастика. Пел Паваротти!