– В-вот как. – Пастор кажется растерянным.

Этот рослый и крепкий мужчина своим видом нечаянно выдает потаенные слабости: его определенно что-то связывало с моей матерью.

– Да, – подтверждаю свои слова кивком, – сейчас она на лечении, но, думаю, как выпишется, будет рада, если вы ее навестите.

Он сглатывает. Улыбка больше не держится, точно приклеенная, на его лице. Хельвин не очень-то верит словам о том, что моя мать будет ему рада.

– Я заеду. – Задумчиво говорит он. – Заеду, да. Когда она вернется? Вы же живете в доме Вильмы?

– Да, в доме бабушки. – Отвечаю я лишь на вторую часть вопроса. Делаю паузу, надеясь, что он решится спросить что-то еще: например, есть ли у меня отец. Но пастор не торопится. И тут меня осеняет: – Кстати. – Я запускаю грязную руку в карман, где лежит телефон, нащупываю то, что мне нужно, и выуживаю оттуда двумя пальцами. – Она просила вам передать. – Протягиваю ему маленькое картонное сердечко, которое утром сняла с дверцы шкафа. – Это же ваше, да?

Пастор берет валентинку, посредине которой выведена и многократно обведена буква «А», и подносит ее к глазам. Его руки дрожат, а губы мертвенно бледнеют.

– Ваше. – Окончательно утверждаюсь я.

По нему видно – узнал. Ошибки быть не может. Моя мамаша мутила с этим блондинчиком в те давние времена, когда он еще не был святошей и настоятелем церкви. А, значит, вероятность того, что они занимались сексом и могли зачать меня, стремится к процентам, этак, к ста.

Мы стоим друг напротив друга, ветер нетерпеливо треплет наши одежды, а тишина становится верным хранителем невысказанного, но столь очевидного.

– Как вы сказали… – Едва слышно произносит пастор, поднимая на меня взгляд.

– Нея. – Отвечаю я, ныряя в бездну его светлых глаз, так сильно похожих на глаза Бьорна. – Линнея.

Я сотни раз представляла, как встречусь со своим отцом, и как посмотрю ему в лицо. Мне казалось, что в этот момент меня затопят невообразимое тепло, радость и счастье от того, что давно потерянное теперь найдено и возвращено на место. Но все, о чем я могу думать сейчас, это орущее в подсознании: «Пожалуйста, нет, умоляю, только не это, в моих жилах не может течь кровь Хельвинов, это ужасно несправедливо!»

– Когда вы сказали, я могу увидеть Карин?

– Никогда. – Выдыхаю я, вдруг теряя самообладание. – Она даже не узнает вас, если увидит. Карин в психушке, она тронулась умом. Уже давно.

Разворачиваюсь и ухожу, не давая ему сказать ни слова.

Даже если он – мой отец, я не хочу этого слышать. Он для меня чужой. Он – никто. Я не хочу, чтобы эти слова разбили мою жизнь опять.

Я. Не. Хочу.

И прижав к груди пакетик с землей, я убегаю.

Бегу, пока не выбегаю за ограду. Оглядываюсь, вижу убежище в тени раскидистых дубов и несусь туда. А, оказавшись там, прячусь за широкий ствол одного из деревьев, зажмуриваюсь и приказываю себе не рыдать. Не рыдать!

– Запрыгивай! – Велит мне Бьорн, когда машина тормозит у края дороги.

Он кажется веселым, и я не сразу понимаю от чего. И тут замечаю Улле, сидящего рядом с ним на пассажирском сидении. Мне пришлось ждать их возле кладбища не меньше пары часов, но, видимо, оно того стоило: оба парня выглядят довольными.

– Все прошло хорошо? – Звучит мой первый вопрос, едва я оказываюсь в салоне.

И в этот момент вижу, как что-то копошится на коленях Ульрика в холщовом мешке. Парень удерживает мешок за плотно сомкнутую горловину и старается не приближать к лицу. То, что внутри, яростно подпрыгивает, трепыхается и кричит: звуки выходят странными, отрывистыми, и вдруг я понимаю, что это птица.

– Можно было управиться и быстрее. – Отзывается Бьорн. – Но эта желна никак не хотела поддаваться, а других птиц поблизости не обнаружилось.

Я вижу, что его ладони и запястья слегка оцарапаны ветками, а к рукавам школьной рубашки, закатанным до локтя, налипли паутина и мельчайшие частицы древесной коры. Видимо, парню пришлось полазать по вековым соснам и елям.

Прическа Бьорна тоже видоизменилась: растрепанные светлые волосы от затылка свободно спадают на плечи, а основная их масса сверху теперь наспех прихвачена в небрежную гульку на макушке. Судя по капелькам пота на его шее, парень задержался из-за того, что прыткий дятел гонял его по лесу, издеваясь, не меньше часа.

– Ты не мог посадить ее в клетку? – Ворчит Улле, отставляя от себя мешок подальше.

Хельвин разражается нервным смехом.

– Где я тебе клетку-то возьму?

– Ну, не знаю! В зоомагазине! – Ржет Ульрик.

Птица, трепыхнувшись, бьется о приборную панель автомобиля, и ненадолго затихает.

– А ты как справился, Улле? – Спрашиваю я. – Нашел что-нибудь?

– Разумеется! – Парень гордо вздергивает подбородок.

– Супер! А то я переживала. – Ловлю в зеркале заднего вида взгляд Бьорна.

– Что я тебе, идиот, что ли, какой-то? – Ульрик выуживает свободной рукой расческу из внутреннего кармана. – Вот!

Она розовая, с блестящей ручкой, на щетине – несколько длинных волос.

– Как хорошо, что ты пошутил про трусики. – Выдыхает Бьорн, ударяя ладонью по рулю. – А я, уж было, поверил.

– Почему пошутил? – Сводит брови Ульрик. – Трусики я тоже прихватил, было слишком заманчиво, чтобы не соблазниться!

Мы с Хельвином снова смотрим друг на друга, и в салоне воцаряется молчание.

Но в следующий момент Ульрик разражается таким звонким и заразительным смехом, что всю неловкость как рукой снимает.

– Трусики покойницы? И вы поверили? Серьезно? – Хохочет он.

Бьорн ударяет его кулаком в плечо.

– Шутник хренов.

– А вдруг бы это оказались трусики не Эллы, а ее мамули? – Продолжает Улле. – Или того хуже – папулины?

– Прекрати, – я тоже толкаю его сидение локтем.

Возможно, мы с этими ребятами могли бы дружить, сложись все иначе.

– Хватит меня бить! У меня есть девушка! – Стонет Ульрик, отбиваясь от новых ударов Хельвина. – Меня интересуют исключительно ее трусики!

– Боже, – отворачивается Бьорн.

– Кстати, о моей девушке. Ты не мог бы надавить на газ? Вокруг нее кружат какие-то бестелесные типы, и я слегка, знаешь ли, ревную.

Несмотря на шутку, на нас обрушивается напоминание о том, что все очень серьезно. Пока мы тут смеемся, Сара там изнемогает в ожидании. Ей очень страшно, и времени остается все меньше. Поэтому мы все с облегчением выдыхаем, когда Бьорн давит на газ, заставляя автомобиль ускориться.

– Наконец-то! – Встречает нас Анна. – Так трудно было поймать какую-то птицу?