— Просто не могу поверить, что богиня Эши являлась тебе, Ганс. Я хочу сказать, что боги и богини… Мы, с'данзо, просто не верим в них!

— А мы, илсиги, верим, и я тоже верю. Поэтому лучше не упоминай об этом при мне и не смейся над этим. Я знаю, Мигнариал. Я видел, как та уродливая, прыщавая и тощая девчонка внезапно засияла ярким светом и стала невероятно прекрасной. Я точно знаю! Это была Эши, сама красота, покровительница любви. И она сказала мне.., хм… — Ганс попытался слегка соврать:

— Я уже и не помню что.

— Я знаю, — произнесла Мигнариал холодно. — Ты просто не хочешь снова признаться в этом. «Возлюбленный», ха! Ты говорил, что она сказала тебе: «Возьми это! Разве ты действительно забыл все так скоро, сын бога.., возлюбленный».

— Хм.

Помолчав, Мигнариал продолжила:

— А потом она исчезла. А когда ты бросил палочку на кровать Бейсы, палочка превратилась в змею и заползла под покрывала.

Ганс почувствовал, как по его спине, невзирая на жару, пробежал озноб, тем не менее он откликнулся:

— Именно так и случилось. Я надеюсь, что змея все-таки укусила Бейсу. Может быть, сейчас она уже умерла.

— Ха! Если змея укусила ее, то это скорее змея умерла от ее яда! Ну, как тебе путешествие верхом, Нотабль?

Кот лишь дернул хвостом, услышав свое имя, но даже не глянул в сторону Мигнариал. Он уютно устроился поверх поклажи на спине онагра и делал вид, что смотрит вперед. Однако глаза его были закрыты, рыжий мех полыхал на солнце, словно пламя.

— Красивый котик! Милый Нотабль, — промолвила Мигнариал тем неестественно высоким голосом, которым люди обращаются к животным и грудным младенцам. — Такой хороший, такой.., большой котик!

— Ну да. Мигни!

— Что?

— Послушай, я никогда до того не видел ту костлявую оборванку, и я, конечно же, не был ее Любовником! И вряд ли я прихожусь сыном богине Эши. Разве так может быть? Она, должно быть, имела в виду что-то другое. Ну, понимаешь, какой-то другой смысл или что-то в этом роде. Мы все знаем, что боги любят говорить загадками. Почему бы и нет? Почему боги должны говорить все прямо? Ведь они же не люди.

— Боги, — повторила Мигнариал, не глядя на Ганса.

— Послушай, я же просил тебя не смеяться над богами. Особенно в присутствии человека, который видел одного.., одну из них. Как тебе понравится, если я стащу тебя с лошади и отшлепаю тебя.., хм.., по тому, на чем сидишь?

Мигнариал резко повернулась к нему и блеснула из-под белого капюшона своими огромными карими глазами:

— Попробуй, а я посмотрю, как это у тебя получится!

— Посмотришь? Хм-м.., сейчас слишком жарко для этого. Ты не могла бы подождать хотя бы до заката?

Мигнариал смотрела в полночно-черные глаза Ганса, становившиеся порою зловеще-непроницаемыми, и губы девушки подрагивали. Неожиданно, не в силах сдержаться, она рассмеялась. Ганс подхватил смех. Ему чрезвычайно редко приходилось радоваться, однако он усердно пытался восполнить недостаток опыта.

* * *

Лошади и онагр медленно тащились по дороге, изнемогая от жары. Их всадники едва удерживались в седлах, обливаясь потом. Солнце было демоном, вырвавшимся прямиком из Жаркого Ада. Вчера было так же, и наверняка так же будет и завтра. Вот что такое эта местность и это путешествие: все время одно и то же. Пустыня и солнце, солнце и небо. Ганс и Мигнариал даже и не подозревали, что все будет обстоять именно таким образом. Направляясь на северо-запад от Санктуария, они сначала ехали через травянистую степь. Трава становилась все жестче, потом поредела. А дальше лежала пустыня. Однообразное, кажущееся бесконечным море песка.

«Просто те, кто рисует карты, знают не все», — думал Ганс, однако легче от этого ему не становилось.

Они не видели ни единого признака жизни, не считая странных волнообразных полос на песке. Теперь путники знали, что эти следы оставляли змеи, ползшие куда-то по своим делам. Приглядевшись пристальнее, можно было разглядеть и другие следы — крошечные бороздки на желтовато-коричневой песчаной почве, вероятно, оставленные каким-то пустынным насекомым. Никаких других следов — ни отпечатков лап животного, ни следов человеческих ног. Нотабль неожиданно спрыгнул наземь, издав странный звук — нечто вроде «бр-рб-ллр», а затем помчался осматривать норки в песке, шириной не более пальца. Не успели лошади пройти и сорока шагов, как Нотабль нагнал их, громко урча. Кот смотрел на Ганса.

— Мрар?

— Эй, брось! Даже и не думай запрыгнуть сюда! — предупредил его Ганс. Однако Нотабль уже прыгнул. Его приземление сопровождалось приглушенным бульканьем — кот легко и безошибочно уцепился когтями за мокрую ткань, которой был накрыт бурдюк, притороченный к седлу Ганса.

— Проклятье! — пробормотал Ганс, но Черныш только вздрогнул, повернул голову, звеня уздечкой, и затрусил дальше.

— Если он попытается запрыгнуть ко мне на Инджу, я закричу!

— Не запрыгнет, — заверил девушку Ганс. — Можешь не беспокоиться. Этот кот — однолюб.

— И все равно странно, — отозвалась Мигнариал, посматривая на Нотабля оценивающим взглядом. — Тебе не кажется, что он не слишком верный? Он жил у Ахдио, и тот, я думаю, не обижал его. А потом он выбрал тебя и целых два дня и две ночи бежал по пустыне, чтобы быть с тобой! Знаешь, Ганс, коты обычно так себя не ведут. А теперь он, получается, твой кот. Да, Ганс?

Ганс пожал плечами. Не глядя, он протянул руку назад, чтобы погладить рыжего зверюгу.

— Тебе нравится ехать верхом, Нотабль? Почувствовав на спине руку хозяина. Нотабль замурлыкал.

— Ты знаешь, что я никогда не любил котов? Просто терпеть не мог!

— Да, Ганс, я знаю.

— Любая тварь, которая смотрит на человека так высокомерно.., да ее просто не должно быть на свете, я это всегда говорил.

— Я помню.

Ганс вздохнул и вскинул голову.

— Нотабль — это совсем другое дело.

Ему пришло в голову, что у этого кота, очевидно, хватило соображения или здравого смысла, чтобы не выпускать когти, запрыгивая на спину лошади. Иначе Черныш сейчас мчался бы галопом. А так конь неспешно трусил шагом, даже не думая о том, что у него на спине едет кот, который способен запустить ему в шкуру свои острые, как иглы, когти — не успеешь моргнуть глазом или дернуть ухом.

Нотабль мурлыкал.

Они проехали мимо островка желтоватой, колючей и чахлой растительности, и миг спустя онагр натянул недоуздок.

— Подожди чуток, — сказал Ганс. — Тупица хочет закусить.

Это оказалось не совсем верно. Онагр обнюхал эту жалкую пародию на траву и понял, что это несъедобно. Испустив один из своих непередаваемых воплей, осел отошел в сторону на несколько шагов и оказался между двумя лошадьми.