* * *

В день выписки я в последний раз посмотрела в окно на больничный дворик с аккуратным газоном, ровными пешеходными дорожками и многочисленными цветущими клумбами, залитыми ярким летним солнцем. Хотелось запечатлеть в памяти эту картинку, чтобы когда-нибудь в будущем перенести на бумагу. Вроде бы обычный вид из окна, но этот маленький пятачок земли был первым, что я увидела, встав на ноги после операции. И это особенное ощущение, клянусь.

- Ты готова, Эмили? — Спросила мама, поднимая сумку с моими вещами.

— Да. — Кивнула я, не оборачиваясь.

Мне хотелось хотя бы еще минуту послушать эту чудесную музыку, доносящуюся откуда-то снаружи. Возможно, из парка. А может, из окна одной из палат. Кто-то виртуозно играл на клавишных. Кажется, на рояле. Потому что мелодия звучала глубоко и выразительно, и с каждым днем все громче. Очевидно, это была очень хорошая, качественная запись. Только вот где располагались динамики?

За все время я так и не поняла этого, но спрашивать у мамы, а тем более у врачей опасалась — они слишком напрягались, стоило только начать говорить об этом. А мне не хотелось, чтобы моя выписка из больницы откладывалась на неопределенный срок. Поэтому приходилось молчать.

— Оставляешь рисунки здесь? — Мама скользнула взглядом по нескольким листам, оставленным мною на столе.

— Да. — Я подошла к ним и провела пальцами по шероховатой поверхности плотной бумаги, густо исчерченной угольным карандашом. — Доктор Кларк забирает их на выставку. Какое-то благотворительное мероприятие: работы больных детей собираются выставить в галерее, а потом продать с молотка, чтобы вырученными средствами спонсировать лечение маленьких пациентов онкологического отделения.

— Хорошее дело. — Кивнула она.

Особенно вот этот мне нравится. Мама указала на изображенный на белом листе маленький водопадик, окруженный валунами и заросший со всех сторон зеленью. Мне удалось четко изобразить даже маленькие капли воды, срывающиеся вниз и застывшие в воздухе перед тем, как обрушиться вниз — в небольшое озеро. Получилось очень динамично, хотя я и не помнила, чтобы видела когда-нибудь где-то что-то подобное. Да и не удивительно — больные вроде меня познают мир через книги и телевидение, другого выбора у них нет, со слабым сердцем особо не разгуляешься.

— Идем? — Мама взяла меня под локоть.

— Угу. — Пробормотала я, в последний раз оглядывая палату.

— Я провожу вас. — В дверях появилась медсестра.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Пока мы шли к выходу, благодарили каждого сотрудника больницы, кто встречался на пути. И пусть это делалось уже в десятый раз, благодарности для того, кто спас твою жизнь, никогда не бывает мало.

— Всего хорошего, Эмили. До свидания, миссис Уилсон! — Прощалась медсестра.

Даже доктор Кларк вышла в вестибюль, чтобы в последний (наверное, сотый раз) напомнить мне о своих предписаниях и помахать на прощание рукой.

— Спасибо, — растерянно бормотала я всем, кто смотрел нам вслед.

Выходила через широкие двери на свежий воздух, пропитанный жарким солнцем, и оборачивалась трижды. Все они улыбались. А я чувствовала растерянность. Город встречал новую меня шумом автомобилей, голосами птиц, цветами и зеленью, а мне почему-то хотелось обратно, в тишину и покой. Неизведанность пугала. А в душе было как-то пусто. Я и сама не понимала, что ощущала, кроме опустошения.

И даже в объятиях папы было как-то грустно и неуютно. И по дороге домой, в машине. За стеклом мелькали высокие здания и маленькие старинные постройки, площади и торговые центры с яркими витринами. А мои мысли были только о том, что все это ловушка. Операция не была исцелением. Горсти лекарств, частые посещения специалистов, тесты, осмотры, ограничения — все это сохранялось. Да, мне теперь потихоньку можно было вводить физическую активность, но леденящий душу страх, что организм в любой момент отторгнет новый орган, он оставался. Предстояло как-то научиться жить с этим и думать только о хорошем. Только вот как?

Райан по-прежнему не хотел со мной общаться. Не отвечал на звонки, заблокировал меня в соцсетях. Шейла сказала, что они видятся, и он выглядит вполне счастливым и веселым, и это огорчило меня еще больше. Стало обидно, что он так легко вычеркнул меня из своей жизни и забыл. Но не я ли сделала все, что бы так оно и произошло? Поэтому имела сейчас то, что имела. Одиночество, уныние и начинающуюся депрессию.

Дома все оставалось ровно так, как было до моего отъезда. Комната напоминала о том, как я готовилась к своему побегу, о наших с Райаном разговорах и тихих вечерах. Время там словно остановилось. Вещи лежали на тех же местах, где их оставили, даже лампа, тихо склонившаяся над столом, освещала альбом с незаконченным рисунком и карандашами, уложенными вдоль в ряд. Будто бы только пять минут назад их отложила, чтобы позже продолжить.

Но я была уже не той Эмили. Да, все такой же худой и бледной, но уже совсем другой. И совершенно не готовой к своей новой жизни.

Не было сил разбирать сумки, не хотелось даже думать о том, что теперь все изменится. Я просто легла на кровать, прямо в одежде, и уставилась в потолок. Сердце билось спокойно и ровно. И это было удивительно, ведь сама я была чуть ли не на грани приступа паники. Странное чувство.

Ты жив, ты спасся, у тебя все хорошо. Но радость почему-то не спешит приходить. Будто все стало только сложнее. Пока все мои сверстники учились, мечтая стать кем-то, я пыталась не умереть. Теперь передо мной открыты все двери, а у меня не хватает духа, чтобы шагнуть в них и вдохнуть полной грудью. Кто я в этом мире? Для чего я здесь? Что делать дальше со своей жизнью?

Все это предстояло решить в самое ближайшее время.

Новый день начался с приема лекарств. Пузырьки с таблетками выстроились в ряд на тумбочке. Приняв по очереди каждую и запив водой, я встала, заставила себя позавтракать, затем вышла во двор. Мама с волнением наблюдала за мной через стекло.

Я знала, что, если дунет ветер, она бросится ко мне с воплем, что могу простыть. Если с неба упадет хоть одна капля, она прикажет вернуться в дом, чтобы не промокла. Если к калитке подойдет почтальон, она, не разбирая дороги, кинется ему навстречу — только бы я не пошла. Ведь любой контакт с инфицированными больными несет в себе смертельный риск, а инфицированным может оказаться любой прохожий, поэтому мне лучше было оставаться дома под ее присмотром.

Так я и просидела свой первый день попеременно то на кресле во дворе, то в гостиной. Все разговоры с мамой сводились к обсуждению будущих обязательных походов к стоматологу, кардиологу и психологу или вопросов о моем самочувствии. Даже возвращение папы с работы не улучшило ситуацию: она то и дело клевала его едкими замечаниями на тему то, что он заботится обо мне не так, как нужно. Не знает нюансов, которые непременно знал бы, будь он образцовым отцом, который не ставит работу и «свои позорные тайные делишки» выше интересов больной дочери.