– Но своевременно ли такое послание, ведь король едва скончался. Может, после коронации Вильгельма?

Конрой вспылил:

– Когда вы научитесь быть решительной?! Как можно быть такой вялой и жить, словно в тумане?! Ставьте подпись и немедленно!

Герцогиня Кентская подчинилась. Она могла быть очень строгой с дочерью, но не решалась возражать Джону Конрою, очень боясь лишиться его поддержки. Виктория-старшая только казалась железной леди, а в действительности не была и медной, только ее дочь об этом не догадывалась. Перо дрогнуло во взволнованной руке, и на бумагу едва не скользнула большая клякса. Нет, герцогине удалось сдержать себя, она с облегченным вздохом подала письмо Конрою.

Герцог Веллингтонский прекрасно понял, чьих это рук дело, кто подсказал герцогине написать это письмо, но он не мог не признать, что по сути оно верно своевременно. Напуганные возможностью даже просто заявить свои права на регентство при Александрине-Виктории герцога Камберлендского, и лорды, и депутаты палаты общин обязательно примут закон о регентстве в пользу герцогини Кентской. Ай да Конрой! Ловок, нечего сказать. Если честно, то для герцога Веллингтона регентство герцогини Кентской ничем не лучше, чем герцога Камберлендского просто потому, что вместо нее всем заправлять, естественно, стал бы столь же ненавистный Конрой.

Но в данный момент думать о предстоящем регентстве можно было только в предположительном варианте и в будущем, король Вильгельм еще даже не был коронован. Герцог Веллингтон ответил герцогине Кентской в насмешливом тоне, но немного погодя все равно случилось именно так, как настаивал Джон Конрой. Согласно принятому закону о регентстве таковой до совершеннолетия дочери становилась герцогиня Кентская, содержание семьи увеличивалось, но ей самой стать вдовствующей принцессой Уэльской все же не удалось.

Официальной гувернанткой принцессы Виктории была назначена герцогиня Нортумберлендская.

За первой победой герцогини и Конроя последовали многочисленные скандалы и ссоры с королем. Герцогиня категорически не желала для своей дочери никаких контактов и даже присутствия рядом с незаконнорожденными детьми короля Вильгельма. Королева Аделаида относилась к бастардам спокойно и принимала их при дворе.

Скандал разгорелся, когда обсуждалась церемония коронации Вильгельма. Сам король не считал своих незаконнорожденных детей недостойными и настаивал на том, чтобы они шли на церемонии впереди принцессы Виктории. Допустить такого герцогиня не могла, она с возмущением доказывала право дочери следовать сразу за королем, а когда настоять на своем не удалось, заявила, что принцесса вовсе не появится на коронации.

Нашла коса на камень, так и получилось. Вместо того чтобы радоваться вместе со всеми, следуя хотя бы за своими незаконными кузенами, бедная Виктория сидела дома в Кенсингтонском дворце, обливаясь слезами. Этот отказ участвовать в церемонии позже сыграл с ней дурную шутку, потому что, когда пришло время ее собственной коронации, бедная девушка даже не представляла, как все происходит. Побывав на коронации дядюшки, она, несомненно, все запомнила бы.

Девушка рыдала в спальне, и Лецен ничем не могла ее утешить. Это было немыслимо обидно – понимать, что следующая коронация может быть твоей собственной и из-за неуступчивости матери и дяди не иметь возможности посетить настоящую. Виктория была еще слишком юна, чтобы закатить настоящий скандал, а простое хныканье с топаньем ножками выглядело бы уже ребячеством. Принцесса как-то сразу вдруг повзрослела, она уже не только выглядела взрослой, но и стала ею, хотя девочке шел всего двенадцатый год.

Неимоверный груз ответственности едва не придавил ребенка, чему очень способствовала ее собственная мать. Требования «ты должна… ты не должна…» перешли на новый уровень.

– Мадам, мне нужно с вами серьезно поговорить.

Герцогиня вскинула на Джона Конроя почти испуганные глаза, его тон предполагал, что разговор будет не из приятных. Неужели снова проблемы с финансами? Как же она устала столько лет экономить на всем, вечно быть в долгах, вечно кроить и перекраивать бюджет, стараясь, чтобы все выглядело прилично и никто не заметил откровенных прорех! Мебель в комнатах давно не менялась, ее старательно и осторожно чистили, на ковры наступать в отсутствии гостей не полагалось, платья по несколько раз перешивались и перелицовывались, а меню обеда в отсутствие чужих было крайне скудным и ограниченным.

После отъезда к мужу старшей дочери Феодоры к младшей перешли все ее вещи, не выбрасывать же! Ни единой лишней комнаты, ни одного лишнего человека из прислуги, ни малейшего послабления в экономии. Сколько же это будет продолжаться?! Герцогиня Кентская была даже рада случившемуся скандалу по поводу коронации, иначе пришлось бы ломать голову над нарядами, а позволить себе лишнее платье ни для себя, ни даже для Дрины она не могла.

Конрой настоял, чтобы она потребовала увеличения содержания принцессы. Это логично, Англия, выбрасывавшая такие деньги на покрытие долгов распутного короля Георга, могла бы выделить дополнительные средства, чтобы ее будущая королева не ходила в тайком перешитых платьях и не питалась одной бараниной. Конечно, скромность и экономия во всем это прекрасно, но не до такой же степени. Необходимость дать хотя бы какое-то приданое старшей дочери окончательно подкосила финансовое положение герцогини, не помогла даже помощь ее брата Леопольда.

Размышления герцогини Кентской по поводу печального состояния ее финансов прервал Джон Конрой.

– Нам нужно усилить меры безопасности вокруг Дрины.

– Почему?

– Виктория, поймите, сейчас для герцога Камберлендского между ним и троном стоит только труп Дрины.

Герцогиня рухнула в кресло, не в состоянии вымолвить хоть слово. Несколько мгновений она беззвучно разевала рот, потом с трудом глотнула и вымолвила:

– Ка…какой труп?!

– Я говорю образно. Дрина названа парламентом наследницей первой очереди, герцог Камберлендский – второй. Вы полагаете, его остановят моральные соображения от того, чтобы обесчестить, опорочить и даже отравить мешающую принцессу?

Герцогиня держала руку прижатой к горлу, ей все еще плохо давалось понимание произносимого Конроем и даже дышать было трудно. Пришлось Джону повторить еще раз.

– Вовремя сделанным обращением к парламенту, хотя вы и возражали против него…

Герцогиня хотела сказать, что не возражала, просто просила, нельзя ли позже, после коронации Вильгельма, но подумала, что позже могло действительно быть поздно, Джон прав, а потому молча кивнула. Конрой тоже кивнул и продолжил:

– …нам удалось сделать вас регентшей принцессы, но кто может помешать герцогу Камберлендскому устранить вашу дочь?

Конрой прошелся по комнате, наступая на ковер, чего делать не гостям не полагалось. Но какой же он гость, он давно хозяин в этом доме, причем хозяин строгий…

Герцогиня со вздохом посмотрела на своего наставника. Джон Конрой был хорош собой, но не так, как брат Леопольд, тот просто красавец, а Конрой выхоленный. Строгий прямой нос, глаза, взгляд которых выдерживал не всякий, всегда идеально подбритые бачки, высокий воротник обрамлял подбородок и щеки, не впиваясь в них – сэр Джон умел держать голову прямо, холеные руки с тщательно ухоженными ногтями… А главное – его ум, решительность и твердость характера. Герцогиня и сама считалась твердой и строгой, но это все под влиянием Конроя, без него расплылась бы, как пудинг, так твердил сам Джон, и герцогиня была согласна.