– Англия устала от распутства, мотовства и пьянства своих монархов. Даже король Вильгельм, хотя и милосерден, дает столько поводов к осуждению… Одни его Фицкларенс (незаконнорожденные дети) чего стоят!

– О да! Я категорически возражала против общения и даже присутствия рядом Виктории и этих бастардов.

– Бог с ними, сейчас речь идет не об этом. Англия должна получить королеву с совершенно незапятнанной репутацией. Совершенно, понимаете?

Герцогиня кивнула:

– Но у Дрины так и есть. Никто не может сказать ни малейшего дурного слова о принцессе.

– С сегодняшнего дня все будет много строже.

– Король предложил сменить имя Виктории, – неожиданно заявила герцогиня.

– Что?! Почему я узнаю об этом только сейчас? И какое имя он предложил?

– Елизавету. Он считает, что Виктория не английское имя, и предложил назвать принцессу в честь королевы Елизаветы.

Чуть подумав, Конрой решительно фыркнул:

– Не соглашайтесь. Это ненужная уступка. Принцесса названа в честь матери, почему ее нужно переименовывать в честь давно почившей королевы? Это оскорбительно.

– К тому же его величество дал понять, что желал бы много чаще видеть принцессу при дворе, но не желал бы столько же часто видеть нас с вами, сэр.

Конрой прошипел:

– Старый дурак!

Он стоял, барабаня длинными белыми пальцами по стеклу окна и о чем-то размышляя. Герцогиня ждала. Она уже давно была под влиянием этого умного и решительного человека и ничего не делала без его совета и его ведома. Почти согласившись поменять дочери имя, назвав ее в честь королевы Елизаветы, герцогиня теперь думала, насколько это было бы унизительно для нее самой, словно имя матери менее достояно, чем имя королевы, у которой, кстати, репутация тоже не была блестящей. Умница Конрой вовремя это заметил.

Герцогиня решила сегодня же отправить вежливый, но решительный отказ королю и оставить имя принцессы прежним. Им не нравится Александрина, пусть будет Викторией. А что касается необычности, то ничего, Англия привыкнет, главное. Чтобы репутация будущей королевы была безукоризненной. Но уж в этом мать не сомневалась, она достаточно пристально следила за своей девочкой и внушала ей самые добродетельные мысли.

Мысли самой герцогини вернулись к опасениям Конроя. Джон прав, над Дриной нависла настоящая опасность, герцогу Камберлендскому принцесса теперь очень мешает, и защитить юную девушку могут только двое – мать и Джон Конрой.

– Мы найдем повод не отпускать принцессу ко двору слишком часто, там она может попасть под дурное влияние. Этим поводом может служить нежелание ее встреч с бастардами. – Чуть подумав, Конрой продолжал: – Но Англия должна видеть свою будущую королеву и знать, что ее поведение кардинально отличается от поведения родственников.

Джон отошел от окна, сел в кресло, прямой и строгий, и вдруг усмехнулся:

– Вы знаете, почему англичане приняли и приветствовали в качестве королевы Елизавету? Именно потому что она отличалась и от своего отца, и от своей старшей сестры Марии Кровавой. Мы должны не просто воспитать принцессу по строгим моральным принципам, но и сделать так, чтобы об этом знала нация. Король Вильгельм стар, он долго не протянет, а до восемнадцати лет Виктории еще далеко, готовьтесь стать регентом, мадам.

Герцогиню беспокоило другое:

– Но как же мы сможем одновременно оградить Дрину от всего и показывать ее Англии?

– Отвыкайте, мадам, называть дочь Дриной и прикажите это всем остальным. Отныне она Виктория. Ее высочество Виктория, а дополнения «королевское» мы все же добьемся. Кстати, нам самим стоит ее именовать именно так: «ваше королевское высочество» и подчеркивать это всюду.

Конрой снова встал и прошелся по комнате, остановился перед креслом, в котором сидела герцогиня.

– Что касается необходимости уберечь принцессу от опасности: в Кенсингтон более никто не допускается без нашего на то разрешения, кроме разве самих короля и королевы. Да и то нежелательно, с ними наверняка увязались бы Фицкларенсы. Принцессу изолировать от общения с нежелательными людьми, будь они даже давно привычными и близкими. Мне кажется, баронесса Лецен недостаточно хорошо влияет на Викторию.

– Но Дрина так любит ее…

– Не Дрина, а Виктория. И все же я настаиваю, чтобы баронесса была удалена.

– Боюсь, это невозможно. Это приведет к серьезной ссоре с дочерью, чего я не желала бы.

– Значит, сделаем так, чтобы баронесса Лецен покинула Кенсингтон сама.

Герцогиня только вздохнула в ответ.

– А показать Англии ее будущую королеву нужно обязательно. Немного погодя мы так и сделаем, станем совершать поездки по стране, чтобы народ смог увидеть свою Викторию. К счастью, ваша дочь, хотя и имеет строптивый нрав, знает, что такое послушание. Вопросами безопасности, как физической, так и нравственной, я займусь сам. Вам остается только продолжить воспитание в том же духе.

Уже закончив разговор, Конрой вдруг вспомнил еще одно:

– Кстати, нужно подробно рассказать принцессе о ее предках, особо подчеркивая их негативные качества и внушая, что это не привело ни к чему хорошему. Виктория должна твердо усвоить, что только послушание вам и мне, только твердое следование правилам приличия и добропорядочности поможет избежать такой репутации, какая была у ее предков.

– Но как можно совсем юной девушке рассказывать о распутстве и мотовстве?

– Лучше если об этом расскажете вы, мадам, чем кто-то другой. Вы сможете обратить внимание на негативную сторону поведения и помочь сделать нужные выводы.

Каждый приступил с осуществлению своей части воспитания и обучения принцессы Виктории, что, правда, счастья ей не добавило, скорее напротив.

В клетке на высоком столике щебетали, точно перебивая друг дружку, две канарейки. Они то подавали голоса по очереди, то вдруг начинали беспокойно «спорить». Слушать их было бы смешно, но Виктория не могла себе этого позволить. Герцогиня Нортумберлендская рассказывала о ее предках, упирая на всевозможные прегрешения и то, к чему это привело. Да уж, Ганноверская династия в прегрешениях весьма преуспела, хотя и остальные европейские немногим лучше.

– Итак, король Георг I. Он стал королем после смерти королевы Анны в 1714 году, когда ему было 54 года. Не знал ни слова по-английски, – герцогиня произнесла это с явным пренебрежением, из чего Виктория заключила, что незнание английского языка ставит даже короля в положение ниже лакея. – Его супруга София-Доротея отличалась не просто нескромностью, но откровенным пренебрежением к супружеской верности. Она завела любовника и даже бежала с ним из Ганновера, где будущий король жил. Была возвращена и посажена в заключение в замок Альден, где и жила до конца своих дней.

– А у короля были любовницы? – вопрос задан самым невинным тоном, при этом принцесса что-то рисовала, временами вскидывая глаза на саму герцогиню Нортумберлендскую, явно сверяя рисунок с оригиналом.