– Я думал, Рагнар Лодброк – один из ваших главных героев.

– Едва ли в этом вопросе стоит полагаться на мнение Хастейна, ведь он никогда не встречался с Рагнаром. Бьёрн Железнобокий усыновил мальчика, когда его родители умерли, и держал подальше от своего отца. Забавно, что Железнобокий всегда восторгался безудержной болтовней Хастейна, словно это был его родной сын.

Теплые отношения между юнцом и седобородым воином многое объясняли в их поведении, но порождали новый вопрос:

– Почему Бьёрн Железнобокий ограждал Хастейна от общения со своим отцом?

– Однажды он сам расскажет тебе об этом, если, конечно, ты сумеешь вызвать его на такой разговор. – Ильва выдержала искусственную паузу, чтобы подчеркнуть свое следующее утверждение: – У каждого человека есть свои представления о Рагнаре Лодброке. Лично для меня он был свиным пузырем, раздувшимся от теплого воздуха.

Мы довольно долго ехали молча, как я осознал почему-то прежде не пришедшее мне в голову обстоятельство.

– Ты ведь племянница четырех сыновей Лодброка. Поэтому они и приняли тебя в свой лагерь как единственную женщину.

Ильва так резко остановила лошадь, что я врезался лбом в спину в железной кольчуге. Не успел я опомниться, как она схватила меня за волосы рукой, облаченной в кожаную перчатку. Затем она уложила меня поперек лошадиной спины, наклонилась и посмотрела в мои глаза сверкающим от гнева взглядом.

– Меня приняли, потому что я сражаюсь лучше, чем большинство мужчин. Моя дружина сильна и многочисленна, сыновья Лодброка нуждаются в моей поддержке.

Я с треском повалился на землю, когда она с силой отшвырнула меня. В замешательстве я смотрел на нее снизу вверх, ожидая, что в меня полетит боевой топор и расколет череп. Но вместо этого Ильва протянула мне руку и вновь усадила на лошадь позади себя. Мы долго ехали молча.

– В-четвертых, – внезапно заговорила она, – Лагерта и Рагнар не разводились. Вообще-то они и женаты никогда не были. В течение четырех лет Рагнар водил за нос мою бабку. Недостатка в отговорках не было. Сначала ему необходимо было восстановить двор. Затем он отправился в поход. А после ему во что бы то ни стало потребовалось посетить короля Сигурда Кольцо. Он потерял интерес к Лагерте и, несмотря на то что прижил от нее троих детей, это не остановило его, когда перед ним открылась возможность заполучить в жены дочь короля свеев.

Ильва остановила лошадь. Мы достигли лесной опушки, от которой во тьме тянулись обширные поля. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь ветром в кронах деревьев.

– Я побывала в Англии вместе с сыновьями Лодброка, – заявила она, – чтобы убедиться, что Рагнар действительно мертв. А еще вот из-за чего.

Я проследил взглядом в направлении, куда был устремлен ее указательный палец. На холме перед нами на фоне звездного неба высился неровный силуэт монастырского комплекса. Свет не горел ни в одном окне.

– Неужели Рагнар Лодброк погиб здесь, в Нортумбрии? – удивился я.

– Так утверждают его сыновья. Если они врут, я заодно разберусь и с этим.

Монастырский частокол, состоящий из ошкуренных жердей высотой чуть ли не в два человеческих роста, возвышался на вершине холма кольцом, напоминая королевскую корону. Ильва прислонилась спиной, казалось, к неприступному забору, чтобы проверить его на прочность.

– Брат Вальтеоф ночует в привратницкой, – прошептал я. – Надо действовать осторожно, чтобы не разбудить его.

– Это тот самый, который так дорог тебе, что мы не должны его трогать?

Я улыбнулся и покачал головой. По мне, пусть Ильва как следует покалечит этого лицемерного негодяя. Я указал на небольшую открытую башенку над воротами, на самом верху которой с потолочных балок свешивался колокол.

– Шнур от колокола тянется в келью Вальтеофа. Если он услышит наше приближение, немедленно запрется на засов. А звон колокола разнесется по всей округе – при северном ветре его услышат в самом Эофорвике.

– Просто невероятно, насколько хорошо ты информирован.

Я поставил ступню на ее сцепленные ладони. Она выпрямилась и подняла меня, вытянув руки как можно выше, чтобы я мог уцепиться за верхушку частокола и перебраться через него. Я спустился по узенькой лесенке, прошел мимо кельи брата Вальтеофа и очутился у массивной двери, обитой железом и представляющей собой единственный вход в монастырь. Я поднял тяжелый засов и открыл три задвижки.

– Монахи здорово укрепили защиту с тех пор, как я была здесь в последний раз, – заметила Ильва. – Десять лет назад дверь не была такой мощной.

– Даже монахи умнеют, потерпев убыток, – ответил я.

Три воина из дружины Ильвы отправились разбираться с братом Вальтеофом. Остальные устремились к монашеским кельям, расположенным в ряду низеньких построек с торфяными крышами вдоль южной монастырской стены. При свете единственного факела мы с Ильвой шли к длинному зданию, где находилась почивальня брата Сельвина. Дверь закрывалась всего на одну задвижку, которую Ильва без труда сбила. Человек, лежавший на соломе в алькове, спросонья вздрогнул от шума.

– Кто смеет… – начал было Сельвин.

Утонченный и педантичный писец прищурил близорукие глаза, приглядываясь к темноте, и резко умолк, разглядев в своей комнате вооруженного воина.

– Ты знаешь, кто я, монах?

Я с удивлением воззрился на Ильву, так как она говорила на наречии саксов, ломаном, но вполне понятном. Глаза брата Сельвина округлились и выпучились. Он, несомненно, узнал ее.

При свете факела я обыскал пол в северной части помещения. От небольшого нажатия одна из половиц приподнялась. Я извлек ключ из полости под доской. Брат Сельвин переводил взгляд с меня на ключ и обратно. Он еще не узнал меня и не мог взять в толк, как кто-то мог обнаружить тайник.

– Идем.

Ильва вывела монаха на площадь. Я остался в келье и заглянул в скрипторий – второе помещение, находившееся в этом длинном здании, где перед книжным шкафом было устроено шесть рабочих мест. Прежде обширная библиотека монастыря насчитывала около двадцати книг в кожаных переплетах. Это были священные книги и древнейшие научные рукописи. Однако сейчас дверцы книжного шкафа оказались распахнуты настежь, а полки пусты.

Я не успел удивиться этому обстоятельству, как светлый голос Ильвы позвал меня с улицы. Она кивнула на фигуры, стоявшие на площади перед длинным домом. Я насчитал среди них всего на две головы больше, чем раньше.

– Где послушники? – спросил я у скандинавов, опасаясь, что они проигнорировали мое условие. – Где остальные монахи? А аббат? А трудники?

Воины ответили, что храм и кельи пусты и что, несмотря на тщательные поиски, им удалось найти на территории монастыря всего пару монахов: одного – в алькове на кухне, второго – в большой кровати в постройке, расположенной рядом с храмом. Несмотря на темноту, я узнал первого по рясе, туго обтягивавшей брюхо. Брат Мертон, монастырский повар, раздался еще больше с тех пор, как я видел его последний раз полгода назад. Второго я узнал по лысине. Хотя брату Вальтеофу было всего лет двадцать с небольшим, это был единственный монах в Креке, которому не требовалось регулярно брить макушку, чтобы поддерживать идеальную форму тонзуры. Он был сонным и только начинал понимать, что происходит вокруг, но его большеротое лицо уже приняло характерное враждебное выражение.