– Эй, Кинга, не убеждай меня, что на улице ты оказалась исключительно из-за того, что какой-то подлец вышвырнул тебя из дому! Пусть дом и принадлежал вам обоим – ты не похожа на лохушку, которая не в состоянии выжить, не опираясь на плечо Кшиштофа Круля… плечо не такое уж и сильное, между прочим. – Ася смотрела на свою гостью, и на лице ее отображалась смесь недоверия и добродушной иронии. – Я еще не имела дела с бомжами, но слышала, что иногда такой образ жизни выбирают осознанно: у кого ничего нет, у того ничего нельзя отнять. Абсолютная свобода: без пенсионного фонда, ну его в задницу, без налогов, квартплаты, кредитов… Если к этому ты стремилась, то так и скажи. Признайся, что после всех этих лет, когда ты только и делала, что подтирала задницу Кшиштофу Крулю, тебе захотелось абсолютной свободы. Первым делом ты заехала ему в рожу, затем хлопнула дверью, и след твой простыл. Так оно и было, да?

– Хотелось бы мне, чтобы это было так, – тихо отозвалась Кинга. – Хотелось бы мне, чтобы это был мой выбор. Но на самом деле… понимаешь, я долго лежала в больнице, а когда наконец выписалась, то просто не знала, как жить дальше.

– СПИД? – доверительно шепнула Ася.

Кинга удивленно приподняла брови и помотала головой.

– Маниакально-депрессивный психоз.

Ася откинулась на спинку кресла – точнее, сползла по ней, онемев от шока.

«Ну и гостью ты к себе на сочельник пригласила, – блеснула у нее мысль. – Радуйся, что осталась в живых, – она ведь могла тебе, спящей, и горло перерезать».

Кинга читала на ее лице все эмоции, словно в открытой книге. Все, абсолютно все именно так реагировали на слова о маниакально-депрессивном психозе: страхом, страхом, страхом.

Чтобы пациентов с таким диагнозом не отвергали с порога потенциальные работодатели, врачи придумали другое название: биполярное расстройство (звучит получше, не так ли?), – но Кинга не щадила ни своих собеседников, ни себя самое и говорила в лоб: «Я опасная сумасшедшая, у меня маниакально-депрессивный психоз, неизвестно, когда болезнь вернется, не знаю, когда я начну нападать на людей». Это был ее крест, который придется нести до самой смерти. Ее искупление. Суд признал ее невиновной – человеческий суд, – но ее собственная совесть была к ней менее милостива.

– Ты бы взяла на работу психопатку? Сдала бы психопатке квартиру? – мягко спросила Кинга, глядя в потемневшие от ужаса глаза журналистки.

Шок понемногу спадал. Ася приходила в себя. Ее побледневшие щеки снова заливались румянцем.

– Тебе ведь не обязательно об этом упоминать, – неуверенно произнесла она. – У тебя же на лбу не написано, что ты лечилась в психушке. А раз тебя из нее выписали, значит, ты выздоровела и больше не представляешь опасности для окружающих, не правда ли? Ты ведь не бегаешь ночью по улицам с ножом и не устраиваешь резню неверных мужей?

– Да нет.

– Значит, все в порядке. – Ася испустила театральный вздох облегчения, но взгляд ее оставался настороженным.

– Хотелось бы мне так сказать… Потереть руки и небрежно бросить: «значит, все в порядке»… – В глазах гостьи заблестели слезы.

– Послушай, я понимаю, что ты чувствуешь, что ты чувствовала тогда, когда Кролик заявил, что ты дерьмо и что он нашел другую, а в придачу вышвырнул тебя из дому. Я и сама из-за него едва с ума не сошла. У тебя, должно быть, психика более тонкая, ты не видела таких кошмаров в семьях, на которые насмотрелась я, так что я тебя понимаю. Конечно, ты могла сломаться, и… мне ужасно жаль, что я приложила к этому руку. Честное слово, если бы можно было вернуть время назад, то я не раздвигала бы ног в лифте перед этим мерзавцем, а вместо этого врезала бы ему по яйцам и вызвала охрану, а может, и обвинила бы негодяя в сексуальном домогательстве. Так что прости меня, Кинга, и… останься здесь со мной еще на несколько дней. Несмотря на этот твой психоз, – это прозвучало искренне, хоть произнесено было не без усилий.

Кинга смотрела на ее круглое лицо, глядела в ее обеспокоенные глаза, подмечала дрожащую руку, которой та отбросила со лба прядь засаленных волос. «Думаешь, в психушку я попала из-за того, что Круль меня бросил? Отлично, так и думай. Думай так до тех пор, пока я не наберусь храбрости и не расскажу тебе, из-за чего на самом деле меня закрыли в отделении неотступного наблюдения и держали там полгода».

– Слушай, Кинга, давай-ка сделаем вот что. Подыщем тебе недорогую однокомнатную квартирку, где ты могла бы поселиться со своим котом, и найдем какую-нибудь скромную, но честную работу, чтобы тебе хватало на хлеб с маслом и банку «вискаса»… Как тебе идея? Как-то ночью я думала о том, как тебе помочь; пусть для начала работа будет не бог весть какая – к примеру, ты могла бы убирать в квартирах… Может, я поспрашиваю у своих знакомых? Нелегко найти хорошую и порядочную помощницу по дому, а ведь ты человек честный, не правда ли? Ты же не воруешь…

– Ворую, – вставила Кинга. – Когда я голодна – ворую.

Ася тяжело вздохнула.

– Го-о-осподи, подруга, ты способна отбить желание у всякого, кто хочет тебе помочь. Не могу же я сказать своей приятельнице: «Послушай, я нашла отменную уборщицу, она очень трудолюбивая и вообще супер, вот только ворует»! А когда ты сыта, ты тоже воруешь? – официальным тоном уточнила она.

– Нет. Когда сыта – нет. – Кинга с трудом сдерживала смех. Ее забавляли отчаянные старания святой Иоанны спасти ей, Кинге, жизнь. Святая Иоанна отказывалась принимать во внимание простой факт: некоторых спасти невозможно, и все тут.

Даже если у Кинги будет крыша над головой и хлеб с солью – демоны, терзающие ее душу, никуда не исчезнут. Уютный кров и сытная еда не заполнят пустоту в сердце. И Ася, которая в своих великолепных апартаментах осталась в сочельник одна-одинешенька, должна бы отлично это понимать.

– Ну так как, поищем в Интернете симпатичную квартирку для тебя? – Уверившись, что Кинга все же не отъявленная воровка, Ася уже загорелась желанием действовать.

– А почему ты не проводишь эти праздники со своей семьей? – вопросом на вопрос ответила Кинга – и затем наблюдала, как Ася в своем кресле сникает, уменьшается в размерах, точно проколотый воздушный шарик. – Откровенность за откровенность, Асенька.

– Но это останется между нами? Ты не предашь меня, я не предам тебя?

Кинга серьезно кивнула. Она была уверена: того, что стоило бы скрывать, у нее за душой больше, чем у Иоанны Решки.

Откровенность за откровенность, дорогая Кинга, доверие за доверие. В те времена, когда я потеряла голову из-за твоего мужа (разумеется, он-то уверял, что с женой уже разводится!), я была совершенно другой, не такой, как сейчас. Сейчас ты смотришь на меня и видишь перед собой запущенную бегемотиху, а тогда я была стройна, как серна: а как же, ведь во время безумного секса сжигается масса калорий, да и есть мне практически не хотелось – хотелось только сношаться. Впрочем, ты и так знаешь, какой я была тогда: ты же видела мою фотографию, а кроме того, что-то мне подсказывает, что ты не раз и не дважды выслеживала неверного супруга и видела, с кем он встречался… Я угадала? Ладно, исповедуюсь дальше.