Он замялся.

— Соглашайся! Обещаю не тащить тебя в койку. По крайней мере не сразу.

Ваттен был старше ее лет на пятнадцать, и женщин ее возраста среди его знакомых числилось не много, но он все же не думал, что с тех пор, как ему самому было двадцать, девушки изменились так же сильно, как и он. Поэтому он понял: дело не в том, что она очень молода. Она не такая, как все. Если принимать ее слова всерьез и он правильно истолковал подаваемые сигналы — улыбку, ее руку у себя на плече, когда они болтали в библиотеке, — надеяться, будто все обойдется без постели, не приходилось. И все же он сомневался в ее решимости сделать это, то есть не был уверен, что ей важно отправиться в койку именно с ним. И все-таки не похоже, чтобы она трахалась с кем попало. Просто она такая.

— А кофе у тебя есть? — только и смог спросить он.

Кофе у нее не оказалось, но он все равно зашел к ней домой. Она жила в двухкомнатной квартире с видом на город и на фьорд — деревянный дом стоял на вершине Русенборга. Сири сказала, что получила квартиру от отца, который — если верить ей на слово — зарабатывал чуть больше денег, чем надо, чуть более легким способом, чем все.

Ваттен знал толк в беспорядке. У него самого в доме было много комнат, заваленных старыми книгами, газетами, журналами и ненужными вещами, с которыми у него никак не хватало сил разобраться. Но в своем беспорядке он старался поддерживать хотя бы видимость какой-то системы: вещи лежали по коробкам, а коробки стояли на полках. Квартира Сири Хольм, напротив, являла собой абсолютный хаос. Едва ли ему когда-либо приходилось видеть больший кавардак. Только книги на книжных полках, целиком занимающих одну стену в гостиной, стояли поразительно аккуратными рядами — все остальное, казалось, навсегда утратило свое место. По полу разбросана мятая одежда, кругом грязные тарелки — на столе, на ковре, под диваном. Везде кучами валяются удивительные редкости и антикварные штучки, на полу и на столе беспорядочно громоздятся чучела животных. На широком подоконнике лежит труба — одна из немногих вещей, не покрытая толстым слоем пыли. Посреди комнаты — манекен в костюме для тейквондо, со зловещим черным поясом на талии.

Собаке, похоже, до беспорядка не было никакого дела. Она ленивым шагом пересекла комнату, ни на что не наступив, и с кислой мордой улеглась на пуфик возле кухонной двери. Сири пошла на кухню заваривать чай, а Ваттен остался стоять, глядя на нее сквозь дверной проем. Заварочный чайник ей пришлось откапывать из-под горы пакетов и старых газет.

— Милости прошу в мою лавку древностей. — Сири вернулась в гостиную с двумя кружками. Кружки она поставила на свободные места на столике, и они тут же потерялись. Хозяйка смела с дивана несколько книг и газет и пригласила его садиться. Когда он робко сел, она устроилась рядом, так близко, что он почувствовал, как ее бедро прижимается к его ноге. Оно оказалось более мускулистым, чем у него.

— Как только получу первую зарплату, найму уборщицу. Ненавижу наводить порядок. Напрасная трата времени. Тебе так не кажется?

— А я-то думал, ты библиотекарь.

— Свои мысли я держу в порядке. И книги. — Она кивнула на книжные полки. — Все остальное — просто вещи, и большая их часть мешает проходу. — Она засмеялась. — Наверное, мне надо завести парня. Хотя бы для того, чтобы он установил мне парочку больших шкафов, куда можно затолкать побольше барахла. — Она положила руку ему на колено. — Может, ты возьмешься?

— Можно взглянуть на твои книги? — спросил он, поднимаясь с дивана и разглаживая брюки.

— Книги не та вещь, посмотреть которую у дамы надо спрашивать разрешение. Развлекайся.

Книжные полки закрывали всю стену, в которой не было окон, и, к великому изумлению Ваттена, книги на них были одного жанра.

— Я смотрю, ты любишь детективы.

— Боюсь, это скорее болезнь, чем любовь. — Она поднялась с дивана и встала рядом с ним. — Я коллекционирую отгадки.

— Отгадки?

— Да. Вот взгляни.

Она сняла с полки книгу без названия на корешке. Это оказался роскошный толстый дневник в кожаном переплете. Сири его открыла, и Ваттен увидел множество одинаковых коротких записей. Каждая из них начиналась с заголовка — видимо, с названия детективного романа. Дальше в рубрике «Убийца» стояло имя, норвежское или иностранное. Затем шла ссылка на страницу.

— Здесь записаны все преступления, которые я разгадала, читая детективы. Я записываю также страницу, на которой нашла ответ. В этом деле я просто специалист. Когда-то я встречалась с парнем, который утверждал, будто раскрывать убийства в романах — мой самый большой талант. Но он не очень-то хорошо меня знал. Помнится, я даже приличного минета ему ни разу не сделала.

Ваттен покраснел.

— Проще всех Агата Кристи. Она многим кажется сложной, но для меня ее загадки легкие, — продолжала Сири. — У каждого писателя своя схема. Поэтому труднее всего с первой книгой незнакомого автора. Как этот писатель мыслит? Как выстраивает интригу? Разгадать книжную загадку — это совсем не то же самое, что раскрыть настоящее преступление. Все читатели делают одну большую ошибку — пытаются придерживаться изложенных фактов. Факты совершенно не важны. Главное — нарратология: как организовано повествование, какие роли отведены разным персонажам, и всякое такое.

— Интересно, — сказал Ваттен. Он и правда так думал. — Можешь дать мне несколько простых советов? А то я всегда ошибаюсь.

Возбуждение, так некстати охватившее его на диване, начало спадать.

— Правило первой трети.

— Первой трети? И в чем оно заключается?

— В первой трети книги убийца заметнее всего. В этой части писатель как бы осмеливается его показать. А остальная часть книги нужна для того, чтобы представить показанный персонаж как второстепенный, поэтому на первый план выходят другие возможные подозреваемые.

— А в конце автор снова предъявляет нам убийцу, как фокусник — кролика?

— Да, верно. Но, как всегда, одного правила мало, есть масса других признаков, которые нужно отыскивать и учитывать. Без опыта не обойтись. — Она иронически улыбнулась, как бы говоря: тонкий анализ такого сорта литературы — любопытное, но немного абсурдное занятие.

— И Эдгара По читаешь. — Ваттен взял с полки книгу шведского перевода из собрания сочинений и почувствовал, как по телу пробежал неприятный холодок. Вот уже второй раз за эти выходные разговор с женщиной сворачивает на Эдгара По. И чем это закончилось в прошлый раз, он не помнил.

— Да, но я его не люблю. Не люблю никакого фантазирования в литературе — ни ужасов, ни фэнтези, ни научной фантастики. Не вижу в таких историях смысла. Хорошо писателю — взял и сочинил все, что ему захотелось. Слишком просто. Когда По пишет детективную историю, то действует похожим образом. Разгадка «Убийства на улице Морг» — это же халтура. Типа убийца — обезьяна. У читателя должен быть шанс. Если это действительно убийство, я имею в виду. Ты что, обиделся? Ты же любишь По, правда? По тебе видно. Ну не все, что он написал, плохо. Мне очень нравится рассказ про это письмо, которое полицейские никак не могут найти.