– Я всё расскажу, – повторил гость. – Только выслушайте меня…

Когда я увидел Анжелу в первый раз, чувство жалости железным прессом вдавило меня в стул. Директриса завела ее в кабинет и попросила любить и жаловать. Класс на несколько минут замер, затем послышались шепотки: «Спереди горб и на спине горб!» Я стыдливо отвел глаза и уставился в учебник истории. Анжеле вместо стула принесли табурет, чтобы спинка не мешала.

Я был двоечником, зато показывал хорошие результаты на всех спортивных соревнованиях. Лучше всего мне давалось тхэквондо, наверное, потому, что занимался им с детского сада. Анжела неплохо училась, и вскоре ее посадили со мной за одну парту. Я списывал у нее по всем предметам. Учителя говорили, что я сплю у нее в тетрадях и ставили мне тройки.

– Ты очень способный, только тупишь иногда, – говорила Желька. – И ленивый, а можешь стать писателем, и по твоим книгам будут снимать боевики.

– Из меня писатель? – Я падал лицом в парту и сотрясался от хохота.

Если пацаны обзывали Жельку при мне, я просто делал долио-чаги (удар ногой) в голову.

Она страдала судорогами. Когда сводило ногу, ее срочно отправляли в медпункт. Медичка говорила, что пережимаются нервные окончания. Еще у Жельки болели грудь и спина. А я в ужасе представлял, как она спит всю ночь только на боку и не может обнять подушку.

Однажды Желька почувствовала себя плохо на уроке. Классуха отпустила ее домой и попросила меня проводить Жельку и донести ее портфель. Обычно я старался не смотреть на изуродованную горбом грудь, но в этот день я заметил, как маленький крестик на тонкой золотой цепочке выбился из-под блузки.

В подъезде Желька заглянула в свой почтовый ящик, достала газету и сложенный из белой бумаги конверт, перемотанный скотчем. На конверте было написано: «Сдача 160 руб.». Я не придал этому значения, а Желька очень удивилась.

В квартире нас встретила черная кошка Дуська. Она мурчала и вертелась у Желькиных ног. Желька положила нераспечатанный конверт на стол в прихожей и расцеловала кошку.

Через неделю на указательном пальце левой руки у Жельки появилось кольцо с необычным узором.

– Желик, тебе кто-то подарил? – поинтересовался я.

– Не-е-е, это мне из цепочки с крестиком перекатали, – выдала Желька.

Как-то на уроке она сломала ноготь до крови и ойкнула от боли. Потом вроде замотала лейкопластырем и попросилась выйти. Когда Желька вернулась на урок, я удивился. На ее пальце не было ни лейкопластыря, ни крови, а ноготь снова стал длинным. Заметив мое недоумение, она пожала плечами и сказала: «Приклеила!»

На следующее утро Желька пришла в школу с заплаканными глазами.

– Что случилось, Желик? – поинтересовался я.

– Дуська заболела. Мы носили ее к ветеринару. Ей всего два года, а врач сказал, что она такая состарившаяся, как будто ей уже двадцать! – всхлипывая тараторила Желька. – Представляешь? Наделали ей уколов. Врач сказал, должна поправиться.

Дальше начали происходить странные вещи. Жельку как будто подменили. Но не сразу, а постепенно, еле заметно. Горбы стали уменьшаться. На расспросы она отвечала, что нашла хорошего врача и делает лечебную гимнастику. Желька распрямлялась и вытягивалась, как будто кто-то за уши тащил ее вверх.

– Желька, куда ты растешь? Скоро станешь выше меня! – возмущался я.

К концу девятого класса вместо горба из блузки выпирала симпатичная грудь. На спине горб тоже пропал, будто его спилили, как рога Хеллбою, а потом еще пошкурили наждачкой и заполировали, чтобы уж совсем красиво было. Ее большие грустные глаза с опущенными уголками перестали быть грустными.

Я готовился к первомайской эстафете. Вернее, не готовился. Моим коньком был бег на длинные дистанции, и с выносливостью – всё норм. На трехсотметровку мне не хватало скорости. Но днем раньше кто-то заболел, и в срочном порядке выдернули меня.

На главной дороге перекрыли движение, оставляя финишную прямую для бегунов. Спортсмены и болельщики со всех школ кучковались в центре города. Шел противный мелкий дождь, косящий в сторону из-за сильного ветра. На дороге мерзко блестели лужи. Асфальт местами напоминал изъеденную молью шаль. Я уже представлял, как грязь с кроссовок впереди бегущих летит мне в лицо.

Я оглянулся и заметил в толпе наших болельщиков Жельку. Она помахала мне, а я подумал, что опозорюсь, не попаду даже в первую пятерку.

Откуда-то выкатилось солнце, дождь ушел в другую сторону, и ветер метнулся за ним. Лужи как будто стали меньше, и вязкая грязь подсохла.

Мы стартанули, и я даже сумел резко вырваться вперед. Пробежав полдистанции, оказался вровень с противником, не уступающим никому. И тут моя дыхалка дала сбой. Со старта я сразу загнал себя и не мог удерживать скорость. Из последних сил пытаясь не дать себя обогнать, я боковым зрением видел мельтешение белого рукава и гнал так быстро, как только мог. Но ноги не слушались, противник с цифрой тринадцать на футболке шел на обгон.

Болельщики орали: «Жми! Давай!» На втором дыхании я припустил сильнее, до финиша оставались считаные метры, но я споткнулся и полетел в асфальт, вытягивая вперед руки. Два метра до черты, один метр до черты… Я грохнулся, сдирая кожу на руках, в полной уверенности, что не добежал примерно полметра.

– Молодец! Серёга! Ура! – кричали болельщики.

Бегун с цифрой тринадцать протянул мне руку: «Серж, на полсекунды меня сделал!»

– Что?

Я оглянулся. За мной была финишная черта. Но как? Кто-то невидимый швырнул меня за шкирку через нее или стер черту и перенес ближе ко мне?

Трехсотметровка стала моей новой победой. Я почувствовал себя супергероем, на которого гроздьями вешаются девчонки и уважают пацаны. Но в реальности все было немного не так.

Жельку уже не надо было ни от кого защищать, разве только от назойливых поклонников, но она прекрасно справлялась с ними сама.

Стоило кому-то обидеть ее, как с человеком происходила какая-то нелепая история. Косо посмотрел – споткнулся. Толкнул – ногу себе сломал. Обозвал – попал в неловкую ситуацию и стал посмешищем всей школы. В общем, обижать Жельку стало себе дороже.

А ей было не до меня. И я снова скатился на двойки. Понимая, что завалю экзамены, я хмурым привидением сидел на уроках. Если бы не ЕГЭ, учителя, помня о моих спортивных заслугах, натянули бы мне трояки, а теперь у меня не было шансов.

Желька, чувствуя мое плохое настроение, сказала, чтобы я не вздумал прогулять экзамены, сдам как-нибудь. И я сдал. Не знаю как, просто не помню. Эйнштейн в меня вселился или, может, Ломоносов? Или Желька помогала мне.

После экзаменов Желик, вся заплаканная, позвонила и сказала, что Дуська умерла. Мы взяли окаменевший труп кошки, завернутый в вафельное полотенце, и железную лопатку для цветов. Я раскопал в парке за стадионом неглубокую яму, и мы похоронили Дуську.