— И наступили китайцы на грабли. Верно сказано — чтобы в Китае выжить, надо стать китайцем, но и оборотная сторона, китайцы на чужбине живут плохо. Торговцы где-нибудь в Малайе, это статья отдельная. Потому, жизнь тут ценится куда ниже, лишний народ кормить не принято. Каторги в нашем понимании не было — для работы, вольных рук всегда хватало. Зато существовал ее некий аналог — в солдаты: тут защитники Отечества, это не герои, а отбросы, которых не жалко. А тюремных сидельцев тут издревле полагалось кормить их собственной родне — и тюрем в нашем понимании нет, ну разве для высокопоставленных пленников, а простонародье сидит в вырытых ямах у крепостной стены, стражники ходят, родня узникам еду кидает, ну а если не принесет, значит с голоду помрешь. Обычно же здесь тюрьме всегда предпочитали наказания чисто телесные — за малую провинность просто бьют, за более серьезную что-то отрежут, ну а выше, разные степени смертной казни, от быстрой и безболезненной, до такой, что чертям в аду впору квалификацию повышать! Традиции седой древности, две тысячи лет так жили, и сейчас никуда это не делось. Но так как у них политика от уголовки не разделялась, то возможно, что там во дворе сейчас всего лишь лупят палками пойманного вора, или иного мелкого нарушителя порядка. Раньше таких на городской площади наказывали — но теперь таскают туда, чтобы опять же, наших проезжающих не смущать. Пока же прими как данность, к людям тут отношение другое. Ты здешние «круги ада» не видел, в том самом доме с красивыми иероглифами? Один из тех кругов наши острословы «рабским рынком» прозвали. Ну, мы с тобой это еще вблизи увидим, и не раз.

Стругацкий сбледнул еще больше. Вот что значит, не работал пока «в поле», не участвовал в боевых выходах, вся его карьера после Победы, это советская военная миссия в Японии (зато хорошо в языке натаскался), затем разведотдел штаба ТОФ во Владике, где он заодно преподавал нам, «иркутским бобрам», японский язык (и каждый приезд на нашу базу воспринимал, как на передовую под огонь — ну еще бы, такие люди, самого Гитлера притащили!), после в рамках «повышения квалификации» китайский язык изучал, даже умудрился заочником в московский универ поступить на Восточный факультет, откуда сейчас и возвращается, экзамены сдав. Слушал лекции по китайской истории, культуре, языку — пусть теперь посмотрит, как это в натуре, без прикрас!

— Нас-то это не касаемо — продолжил Валентин — советские, что военные, что гражданские, местным законам не подвластны. И не только на территории КВЖД, где мы сейчас находимся, и которая есть неотъемлемая часть территории СССР, видишь, ребята в зеленых фуражках стоят — но и на китайской тоже. Местные, даже если накосячишь, имеют право лишь просить нашу прокуратуру или комендатуру. Тут было в начале, что хунгузы в форму переодевались, нападая на наших — и был приказ, пресекать огнем на поражение. А в результате полицаи с тех пор убеждены, что спросить документы у советского военнослужащего будет сочтено за смертельное оскорбление — как совсем недавно, любой японец в мундире любого китайца безнаказанно убить мог, если считал что тот его чем-то оскорбил. Так что не удивляйся, когда китайская полиция тебя на улице за десять шагов станет обходить и кланяться, чего угодно приказать господину — ну прямо как в колониальные времена!

— Это и нас унижает! — ответил Стругацкий — не только их. И развращает — а если кто домой вернется, привыкнув?

Все ж мы непрошибаемые циники — подумал Валентин — в этом щегле, двадцати пяти лет от роду, идеализм еще сидит, что все люди братья, если конечно к классу эксплуататоров не принадлежат. А мы пережили уже крах этих идей — и сейчас, когда вторая попытка, боимся поверить до конца, чтобы снова больно не было. И уж совершенно нет в нас желания облагодетельствовать все человечество — только своих, к коим мы причисляем все ж не одну свою нацию, а всех, кто встанет с нами в один строй. А прочие же — для нас безразличны!

— А ты с этого кайф не лови — пользуйся по делу. Как вот русские из Харбина, сюда приезжая, внаглую присвоили эту нашу привилегию, и чуть что, зовут советский патруль. Китайские полицаи тогда сразу в сторону — вот только наши законы в чем-то даже строже. Например за «дурь» у нас, вплоть до вышака — а у китайцев всего лишь штраф, или палками побьют, и гуляй! Белогвардейцев бывших, кстати, и наши немного недолюбливают — даже не за политику, а чисто на бытовом уровне, положиться на них нельзя. Ну да с этой публикой ты в Харбине общался много, знаешь.

— Они не наши остались — заметил Стругацкий — да, за СССР, за Сталина, а вот свое «я» у них все же на первом месте. С нами сейчас, оттого что выгодно им. Даже Харбинское восстание в сорок пятом — потому что поняли, что им лучше будет успеть на нашу сторону переметнуться.

— Потому Маньчжурия и не в СССР — подвел итог Валентин — хотя Гао Ган еще в прошлом году просился. Но товарищ Сталин сказал — преждевременно! Потому что вместе с территорией, попадут в СССР не одиночки, за которыми присмотр можно обеспечить, а несколько миллионов носителей белогвардейской, даже не идеи а психологии. И что тогда — чистку устраивать, как в Прибалтике в сороковом, массово хватать и сажать, кто по духу «не наши», так время другое, смотреться будет нехорошо. Ну что, докурил — пошли, ждут уже нас!

Погранцам удостоверения показать, вот и все таможенные формальности. С китайской стороны какой контроль — если наши «добро» дали, ну а ты еще и советский, при мундире и исполнении? Если тебе интересно — вон их пост, о, желтомордые какого-то желтомордого шмонают, не повезло. Беспаспортным окажется — на «рабский рынок» попадет. А мы тут как белые люди, у нас дела важнее. О, вон наши машины стоят, у «газона» знакомую физиономию вижу — Мазур, здорово! Уже с капитанскими погонами, поздравляю! Товарища Стругацкого тебе представлять не надо. Багаж весь с собой, только личные вещи — стреляющее-взрывающееся к вам тащить через весь Союз, это все равно что в Тулу со своим самоваром. Ну что, погнали — в дороге расскажешь, что нового в батальоне?

Батальон — история особая. Сформирован еще в сорок седьмом, сначала числился как вспомогательный отряд охраны КВЖД, затем как 2й территориальный батальон провинции Ляонин Маньчжурской Народной Армии, теперь же — как учебный батальон 10й Новой армии НОАК (не маньчжурские, а китайские вооруженные силы Пекинской области, формируемые Советским Союзом, и подчиненные Мао лишь номинально). А реальное подчинение оставалось одним и тем же — разведотдел ГСВК (Группы Советских войск в Китае и Маньчжурии). По замыслу, это должен был аналог нашей ОМСБОН, школы партизан-диверсантов, обученных тактике боевых действий малыми группами, прыжкам с парашютом, захвату объектов в тылу противника. Инструкторы были наши — одни из лучших в Советской Армии. А личный состав отбирали из местных, причем старались искать наиболее сообразительных и грамотных. Трудностей было, выше крыши — начиная с того, что новобранцев надо было хотя бы откормить до приемлемых физических кондиций — при том, что обычный, положенный по уставу суточный рацион советского солдата, по китайской мерке, был достаточен для целой семьи дня на три. И здесь, что у Мао, что у гоминьдановцев, рекрутов как правило, обучали самому мизеру — как заряжать винтовку, чистить ее и стрелять «куда-то в направлении врага», и еще какие-то основы строевой подготовки — а дальше в бой, если не убьют, то как-нибудь сам еще чему-то научишься, а убьют, так нового на твое место возьмем, людей хватает. Мы же гоняли кандидатов в здешний «осназ» по нашей стандартной программе, не давая спуску — хорошо что китайцы, это очень дисциплинированный народ. И все равно — кто придумал анекдот про обезьяну с гранатой, тот китайского новобранца не видел, при первом метании боевыми подорвались трое — при том, что до того был весь положенный курс с гранатами учебными. Нашим инструкторам особым приказом было категорически запрещено геройствовать, «рискуя собой, спасать растяпу-рядового» — звучит цинично, но заменить китайских рекрутов куда легче, чем советских офицеров-фронтовиков.