Голландское зарубежное отделение было в своем роде уникальным. Великолепные результаты его работы в предвоенные годы достигались в основном за счет эффективности отдела разведки армии Нидерландов при генерале ван Оршоте, с которым сотрудничали британцы, и еще компетентности одного холостяка, голландского военного атташе в Берлине. Атташе был скромным полковником армии Нидерландов с приятными манерами и вкрадчивым голосом по имени Ян Г. Сас. Сас был выдающейся фигурой в мрачном мире шпионажа.

Сас имел многих близких друзей в вермахте, и в особенности полковника Ганса Остера, начальника штаба абвера, решительного и энергичного человека, антифашиста по убеждениям. Остер был по своей природе довольно подозрителен, но к Сасу относился вполне лояльно. Он в своих разговорах откровенничал с ним едва ли не больше, чем со своими немецкими соратниками и единомышленниками. Эти двое полковников встречались в доме Остера в Целендорфе (район Берлина на юго-западе города) обычно по вечерам. Во время упомянутых встреч Остер снабжал полковника Саса всей информацией, к которой имел доступ, и часть этого материала в конечном итоге уходила в Лондон.

Великобритания располагала и еще одним зарубежным отделением — в Берне, Швейцария, но до вторжения в Голландию в 1940 году его деятельность носила скорее формальный характер.

Возможности британских зарубежных служб в сильной степени тормозились моральным старением бездействующей сети. Большая часть ее существовала уже не один год, если не одно десятилетие, и ее участники деградировали как разведчики. Другой недостаток коренился в сотрудниках, которые, как предполагалось, должны были заниматься всем сразу.

Одна из неудач Великобритании состояла в том, что британский посол в Берлине испытывал непреодолимую неприязнь к шпионажу (вероятно, он считал его помехой проводимой им политики умиротворения) и его предвзятые понятия не позволяли объективно оценить даже самую достоверную информацию, если она противоречила его личным воззрениям. Британским послом в Берлине был сэр Невилл Хендерсон, довольно негибкий человек, хотя и профессиональный дипломат, неспособный осмыслить интриги и мелочные придирки идущей вразрез с общепринятыми нормами нацистской дипломатии. Шпионаж не был областью Невилла Хендерсона. Шпионажем отчасти занимался анонимный сотрудник секретной службы и отчасти атташе, но и они, увы, не могли не попасть под чары этого достойного лишь брезгливого сочувствия посла.

Таким образом, 15 февраля 1939 года, ровно за месяц до германской оккупации Чехии и Моравии, полковник авиации Дж. Л. Уэчелл, британский военно-воздушный атташе в Берлине, сообщил в Лондон: «Думаю, маловероятно, что Германия предпримет военную операцию в ближайшие 2–3 месяца». А 28 февраля 1939 года, когда немецкие войска уже приступили к стратегическому развертыванию, готовясь войти в Чехословакию, полковник Франк Мэйсон-Макфарлейн, военный атташе, ответил на вопросы таким образом, что ни один профессиональный аналитик ничего бы не понял: «Немецкая армия проходит через фазу эволюции, когда все, обычно считающееся ненормальным, на самом деле вполне нормально… Немалая сложность — даже для квалифицированного наблюдателя — состоит в том, чтобы определить, когда же «нормальная ненормальность» объединится в нечто более значительное. На данный момент [за 15 дней до марша на Прагу] я не располагаю никакой достоверной информацией, которая указывала бы на начало любой формы мобилизации, и не могу ничего добавить к сказанному».

С поступлением подобной «информации» едва ли может показаться удивительным, что оценочная деятельность этих лондонских пентюхов была намного хуже, чем бесполезной.

15 августа 1939 года приготовления немцев были практически завершены, и даже была выбрана предварительная дата — 26 августа — начала военных действий против Польши.

Тем не менее в тот же день в конфиденциальном письме министр иностранных дел лорд Галифакс продолжал настаивать: «У меня такое впечатление, что герр Гитлер все еще проявляет неуверенность, стремясь избежать войны, и нам следовало бы удержать его от этого, но так, чтобы при этом он не потерял лица».

На рассвете первого дня войны полковник Пикенброк предоставил вермахту обширнейшую информацию касательно начала войны Германией, самые что ни на есть достоверные сведения, располагаемые абвером; и все же, даже несмотря на изобилие цифр и фактов, информированность Гитлера о его противниках нельзя было считать исчерпывающей, более того — она оставалась крайне недостаточной. Сияющие в лучах самовосхваления, самоуверенные и избалованные германские спецслужбы тоже имели свою ахиллесову пяту — политическую разведку, которая играла важную роль.

В первую очередь эту функцию должно было выполнять внешнеполитическое ведомство, то есть министерство иностранных дел, но ее прибрала к рукам вотчина Гейдриха и еще два квазиофициальных агентства: личное бюро министра иностранных дел Риббентропа (печально известное «Бюро Риббентропа») и Внешнеполитическое бюро, или Aussenpolitisches Amt, «дипломатическая лапа» нацистской партии, направляемая каким-то труднопостижимым образом именно Альфредом Розенбергом, мистиком-теоретиком НСДАП и несостоявшимся дипломатом.

Эти агентства соперничали друг с другом в безумной схватке за дипломатическую информацию. В своих попытках создания отдельных собственных сетей и ненасытной состязательности они заживо поедали друг друга. В результате Гитлер получал огромное количество касавшихся политики сведений, качество которых никак не соответствовало их количеству.

С самого начала воцарения нацистского режима в Германии институт политической разведки всячески поощрялся. То, как создавалась и развивалась шпионская сеть в Англии, было описано в откровенном отчете Розенберга фюреру. «Усилия, — писал он, — отыскать людей в Англии, которые тяготели бы к германской идее, относятся к 1929 году. Наш английский агент Р. в Берлине устроил мою первую поездку в Лондон еще в 1931 году. Там было установлено достаточно контактов, вполне осуществимых и на практическом уровне и способствующих англо-германскому взаимопониманию».

Если верить отчету Розенберга (а ему, по-видимому, верить можно и нужно, поскольку обвинители от Великобритании на Нюрнбергском процессе привели его в качестве доказательства), становится ясно, что его организация достаточно успешно создавала невиданную доселе сеть искренних друзей рейха в Великобритании — дезинформированных простофиль и наемных шпионов. «Самый видной фигурой из всех, — утверждал Розенберг, — был полковник авиации В., член Генерального штаба Королевских ВВС, человек, твердо убежденный в том, что Германия в союзе с Англией должны выступить единым фронтом против большевистской угрозы. Если мы внедрим эту идею в общественное сознание, — писал дальше Розенберг, — то расширим круг наших доверенных лиц в Генеральном штабе Королевских ВВС. Кроме того, центром англо-германского сотрудничества стал Королевский аэроклуб. В 1934 году полковник авиации В. приехал в Германию и был принят фюрером».

Сеть Розенберга также включала секретаря премьер-министра Рамсея Макдональда; консультанта военного министерства капитана Маккоу (одного из адъютантов лорда Китченера); адъютанта герцога Коннахтского (Коннаутского); некоего Арчибальда Бойля, которого Розенберг описал как «консультанта министерства ВВС»; и «большое количество других лиц» среди британских политиков, служащих и членов британского парламента. Его влияние простиралось даже до королевской семьи. По крайней мере, однажды Розенберг удостоился конфиденциального приема у герцога Кентского, который по своей инициативе пообещал в выгодном свете представить Германию своему брату, королю Англии.