— Ни засовы, ни замки не могли остановить слуг Чарлага, все двери распахивались перед ними, и они, вступая в дом, сразу вырывали из рук матери несчастного младенчика. А коли дитя пытались спрятать — в сундуке иль в корзине с углем, в бочке ли, под кроватью иль на чердаке, то завсегда находили. Будто чуяли ребячий дух…

— А к чему Чарлагу дети? — напряженно спросила Мелена, — что он с ними делал? Ты раньше никогда не рассказывала об этом, афи…

— Он их жрал! Жрааал! — заорал Дуги, хватая сестру за локоть и оскаливая зубы. Мелена завизжала, опрокинула кружку с чаем — запахло медовой травой — шлепнула Дуги по затылку, и он быстро переместился на другую сторону стола, поближе к Бренну.

— Правда что-ли? — Мелена с недоверием смотрела на бабку.

— Может и нет, — вроде как успокоила их старая Ойхе, одной рукой поглаживая кудряшки Герды, а другой — шерстку одноухого кота. — А может… Урхуд — он и есть урхуд.

Глаза у маленькой Герды стали круглыми от страха.

— Ходили промеж людей разговоры, что творил Чарлаг страшные злодейства на потребу черному богу Каниба и его прислужникам храфнам. Деток зверски мучил, чтобы они сильнее плакали, и собирал их слезки. Ведь невинная кровь и слезы — слаще меда для гнилого бога Тьмы. А за это Каниба одаривал короля целыми океанами гнилой яджу. Вот потому Чарлаг любое чернодействие мог сотворить, и противостоять ему было некому. Кроме дочери его Маф.

— А почему ему только здорового и красивого ребеночка искали? — продолжала допытываться Мелена, накручивая на палец темный локон.

— Чего ж тут непонятного — коли для житейских нужд гнилое чародейство творят, тогда сгодится и птенец, и щенок, и кошка драная, — махнула рукой Ойхе, — а для важных дел, треба на особые жертвы. Во дворец Розаарде в те времена прямо с Рынка сотнями гнали маленьких порхов, но Чарлагу все было мало, и потому никто не мог скрыть от него своих малюток. Когда я малая была, старые люди говорили, что ихние прадеды им сказывали, о том, что мол стражники в подземельях, где деток держали, ум теряли навсегда, день и ночь слушая крики и слыша запах крови.

Бренну стало не по себе… Хотя он не раз слышал от Ойхе эту легенду, но сегодня, когда речь зашла про то, что творил король Чарлаг с детьми, вдруг ожил его давний страх перед Непорочными. Чарлаг в его воображении вдруг стал похож на Верховного Жреца… о котором Бренн боялся думать. Хотя на картинках в тяжелом, как кирпич, учебнике Истории Чарлаг был совсем другим — высоким, могучим и красивым, с гривой ярко-светлых волос и пронзительными синими глазами…

Глава 4. Пробуждение яджу

— Если все это было давным-давно, афи, — вскинулась Мелена, — то почему Непорочные до сих пор младенцев на рынке покупают?

Бренн напрягся, и сытная лепешка вдруг показалась совсем невкусной.

— И я слыхал, — зеленщица Ярмина говорила, что самолично видела, как Верховный Жрец детей на рынке выбирает, — добавил Пепин с набитым ртом, — да и не одна она…

— Может Главный жрец только притворяется хорошим и добрым, а по настоящему — он гнилой урхуд и взаправду ест маленьких девочек? — раздался дрожащий голосок Герды.

Загремела упавшая из рук Уллы поварешка. — А ну-ка все рты позакрывали, убогие! — возмущенно завопила она, развернувшись всем полным телом к бабке и отпрыскам. — Иль хотите в Узилище попасть и сгинуть там! — голос Уллы набирал силу. Она с упреком покачала головой, глядя на Ойхе: — Ты, афи, говори-говори, да не заговаривайся!

Раскрасневшись от праведного гнева, Улла разом подхватила шесть кружек черного эля и вышла из кухни. Все прыснули смешками, но Бренн не смеялся.

— Ты чего это побледнел, Бренни, неужто забоялся… — хихикнула Мелена. — Тебе-то чего трястись, — она опять глянула не его шрам. — Ни Чарлаг, ни Верховный жрец ни за что бы тебя не забрали — такого пестроглазого и с таким порченым личиком…

Обычно Бренн не особо обращал внимание на подколки Мелены — язык у той был без костей. Но сейчас в животе что-то сжалось.

— Ну и что, — пискнула Герда, отважно вступаясь за него перед сестрой, — Бренн очень даже красивый — и глаза у него разноцветные — один голубой, как вода в ручье, а другой желтый, как у нашего старшего кота…

— Да еще и заплыл! — с торжеством перебила ее Мелена, — небось фингал опять от Джока-мясника заработал, — девушка расхохоталась, — раньше с лиловым носом ходил, а теперь — с лиловым глазом…

Последнее слово, как всегда, осталось за ней. Она проворно увернулась от подзатыльника Пепина и помчалась к открытой двери кухни, на бегу схватив кусок пирога. Бренн со злостью посмотрел ей в спину, обтянутую красным платьем, чувствуя, как что-то горячее, едкое поднимается изнутри, подкатывая к горлу. Время замерло, как стоячая вода. Ливень за окном стих, улыбки на лицах застыли. Воздух задрожал и зазвенел натянутой струной. Но тут к злости примешался всполох сильного страха, и Бренн с трудом перевел взгляд со спины Мелены на пивную кружку папаши Мартена, стоявшую у края стола. И в миг жаркая, пахнущая раскаленным металлом, струя выплеснулась у него из горла, обжигая язык и губы. Тяжелая кружка подпрыгнула и, грохнувшись на каменные плитки, раскололась, заливая пол темным элем.

Миг — и время снова вернулось в свои берега. Мелена с визгом скрылась за углом, а ему сразу стало легко. Грудь заполнил прохладный воздух и веселая злость. Это же… Как же это? Не может быть…

Дуги и Пепин зафыркали, решив, что Мелена просто задела любимую отцову кружку, и теперь ей нагорит и от него, и от матери, но не заметили ничего странного, занятые дележкой большого рыбного пирога с яйцами. И только маленькая Герда во все глаза смотрела на Бренна. Старая Ойхе строго прикрикнула на внуков, замахнувшись узловатой, потемневшей от времени клюкой: — Ну-ка, кыш все с кухни, неслухи!

Потом сердито посмотрела на Бренна черными блестящими глазами и велела: — А ты, разбойник белобрысый, останься!

Бренн остановился, не удивившись приказу бабки. Понятное дело — порядок наводить заставит. Его почему-то затошнило, язык драло, как бывает, когда обожжешься кипятком. Стало сильно зудеть плечо. Бренн потянулся почесать и нащупал болезненный отек —