А что среди них редки пассионарии — так кто сказал, что для перемен необходимо всенародное согласие? В тюрьме с Яной боксировала одна из тридцати арестанток. Неплохое соотношение, если учесть, что обиженных предпринимателей сотни тысяч. Да, они разобщены, часто им удобнее платить взятки — но аппетиты чиновников растут, как и жадность, и сценарий «Атланта» все ближе и ближе.

Яна вошла в камеру к тем, кому чиновники мешают созидать, и, как в давнем сне, тренирует их — помогает не упасть и остаться в форме. Тренирует в ожидании момента, когда цены на углеводороды упадут и власть окажется между нищими избирателями и разохотившимися коррупционерами.

О, спорт, ты — мир?

Глава III. Как платил Незнайка за свои вопросы

Граждане России плохо работают. Производительность труда в нашей отчизне — около 30 процентов от американской (40 процентов от немецкой)[11]. Что делать предпринимателям с лодырями? Самый легкий путь — мучить, следить за каждым шагом и наказывать за неверный ход мысли. Железная дисциплина компенсирует нежелание трудиться.

Ровно так действовали идеалисты, которые считали свои познания в людях глубокими, а когда у них не получалось совладать с человеческой механикой, они разочаровывались и становились диктаторами. Но кто сказал, что на диктатуре нельзя построить устойчиво растущую компанию?

Свет погас, и мы растворились в кургане. Низкий потолок и прохлада намекали: скорее склеп, чем музей. Мерцали синие огни и подсветка столов, где лежали черепки, фрагменты посуды, акинаков, украшений. Светилась карта местности с нанесенным могильником. Каменная баба, сожалея о чем-то, склонила яйцевидную голову.

Мы обошли склеп против часовой стрелки. Ощущалась сырость, и темнота глотала шаги. Дверь захлопнулась так плотно, что свет не проникал вовсе. Посередине залы зиял черный пол, но пространство подсказывало, что саркофаг должен стоять здесь — его хозяин будто отлучился ненадолго.

Когда приблизились к незаметной ширме, внутри что-то шевельнулось. «Он тут», — шепнул проводник и отдернул занавесь. На секунду показалось, что из ниши в стене дохнуло холодом.

Погребальная камера была темна, ее чуть подсвечивала бледноватая лампа. Перед нами лежало тело. Мумия с платком вместо лица, в шлеме и обмундировании. Вспомнилось, что мне говорили перед тем, как спуститься сюда: «Мы создали такой могильник, в каком хоронили воинов; посещать его необязательно, но желательно».

«Муляж!» — произнес над ухом проводник, и я вздрогнул.

Мы спустились не в Аид, а всего лишь в музей компании, которая давит подсолнечную семечку и вникает в прошлое земли, на которой стоит ее завод.

Голова сама стала как склеп, и хотелось быстрее на воздух. Когда вышли, нам ударили в глаза серое небо и вздымающийся косой холм. Под ним меандрировала река. Чернела роща, на доске поля стояли ровно, как шахматы, яблони. Тут же сгрудились коттеджи, соединенные дорожками.

Перед тем как приехать в поселок, я рассматривал его на космоснимках — горстка домов под валом засечной черты, опоясывающей Черноземье от Малороссии до Поволжья. Курган и поселок — в левом нижнем углу образуемой ею кривой улыбки, на стыке белгородских и воронежских земель.

Выбравшись из склепа, мы смотрели на классы, где занималось «руководящее звено», комнаты, где менеджеры, сплачиваясь, пели хором под гитару и жили несколько недель, отведенных на курс. Их учили управлять людьми, стрелять из пистолета и ружья; плюс айкидо и актерское мастерство. Курсанты отвечали на вопросы четко, светясь, но в глазах дрожало напряжение. Может, им жали форменные костюмы с надписью «Эфко» — хотя утверждалось, что каждому шьют по фигуре.

Незадолго до посещения поселка я прочел письмо, полученное коллегой от бывшего сотрудника «Эфко».

Я находилась в учебном центре с целью получения некоторых неизвестных мне знаний. День начинался в 6 утра, в 6.10 нас на улице ждал преподаватель. Зарядка, пробежка 2 километра, душ, завтрак, лекции с перерывом на обед, 6 дней в неделю. В субботу мы заканчивали немного раньше, и автобус отвозил нас в Алексеевку. В рамках этого тренинга мы две ночи (подряд) после лекций ездили на завод в ночную смену, работать на конвейере, а с утра опять лекции. Все здание, в котором мы жили и учились, было набито прослушивающими и подсматривающими устройствами — психологическое давление колоссальное! Начался тренинг 1 сентября. Именно в этот день мой сын пошел в 1-й класс. Мне не разрешили его отвести. Что-нибудь еще? Спрашивайте.

Еще несколько посланий пришли на почту. В них уволенные ужасались чертам компании — нулевой ценности человека, поощрению доносов, кумовству, «психологическим экспериментам над людьми».

Впрочем, это ни о чем не говорило. Старая песня — уволенные недовольны начальством и интерпретируют его методы как угнетение. Всегда находятся лентяи, некомпетентные или анархисты, которые верят, что бизнес можно построить без дисциплины. Ламентации «эфкианцев» не сражали оригинальностью.

Захватывало другое: компания нашла особый путь управления бизнесом, представлявшим собой не «купи-продай», а цепочку от возделывания подсолнечника до вывода на рынок масла, майонеза, спецжиров и их дистрибуции.

Учебный центр, где менеджерам инсталлировали ценности компании, был звеном очевидно успешной системы. Стоимость компании, выросшей на такой закваске, за десять лет взлетела с нуля до сотен миллионов долларов. «Эфко» привлекла мощного инвестора — одного из крупнейших зернотрейдеров мира, Bunge.

И наконец, эту систему менеджмента синтезировали в отдаленном райцентре, где нет университетов и бизнес-школ, «на коленке».

Подобно гностикам, «Эфко» не делилась тайным знанием. Ее публичные выступления ограничивались сведениями о доле рынка. На сайте не было упомянуто ни одного человека. Только в разделе «Публикации» нашлось интервью, пролившее хоть какой-то свет на историю со скифами. Создатель компании Валерий Кустов проболтался журналу «Эксперт»[12], что начинал педагогическую поэму не с менеджеров, а с земледельцев.

В 1994 году выпускник Воронежского политеха (специальность «автоматика и телемеханика»), заместитель главного инженера радиотехнического завода в Алексеевке, вместе с коллегами начал бизнес. Компаньоны купили за бесценок фабрику, выпускавшую кориандровое масло, и решили переориентироваться на масло подсолнечника, который обильно рос вокруг. Если с модернизацией производства проблем не возникло, то на сырье инженеры споткнулись.

Казалось бы — Черноземье, плодородная почва, климат благоволит, Алексеевку окружают колхозы. У крестьян Кустов арендовал их земельные наделы и заключил с каждым договор на поставку подсолнечника. Но ничего хорошего не вышло. Сроки и объемы срывались, подсолнечник воровали, попытки штрафовать вызывали волнения и порчу тракторов. Кустов не мог разобраться, чего им, крестьянам, нужно? Возможность регулировать заработок не волнует, независимость тоже. Что тогда? Кустов выписал из Москвы команду социологов Высшей школы экономики.