Нас приняли два начальника — отделов персонала и кадров. «Персональщик» сформулировал принципы. Первый: каждый человек должен быть на своем месте; это место зависит от его психотипа. Второй: каждый работник должен быть готов «разделить судьбу компании». И добавил: «Здесь нет такого, что мы бьемся за бабки, бабки, бабки! Нам важны отношения».

Он заседал в кабинете с двумя коллегами, схожими не только лениво-боксерским выражением лица, но и тем, что резались с компьютером в покер.

Я заметил: если кто-то утверждает, что культивирует высокие отношения в компании — жди людоедства, секты или мелочного шпыняния сотрудников.

Истинно инновационные компании не клянутся в любви персоналу. Google отдает 20 процентов рабочего времени на личные проекты. Офис «гуглеров» устроен так, что швед может программировать, сидя на скамье у свейской усадьбы, а швейцарец — среди альпийского сада. Не говоря уж о комнатах релаксации и других вольностях.

Допустим, Google — не FMCG-компания, как «Эфко». Но вот такой же производитель масла — американская Cargill. Эта корпорация культивирует на своих заводах «творческий подход, рационализаторство и горизонтальные отношения между менеджментом и персоналом». О всей этой красоте, как и о соцпрограммах (Cargill обустраивает неумытый и руинированный городок Ефремов под Тулой), американцы молчат и отражают пожертвования лишь в годовых отчетах…

Второй разговор — с начальником кадров — несколько разогнал туман. Устроившись на работу в «Эфко», человек становится частью «программы гарантированного роста». Сотрудника продвигает не начальник, которому невыгодно терять кадр, а отдел администрирования карьерного роста. Талант может перерасти шефа — такая перспектива дисциплинирует обоих.

Но больше поразила методика выявления лоялистов. Каждый работник проходит тесты — ему предлагают оценить ситуацию и дать характеристики действующим персонажам («хороший — плохой», «активный — пассивный» и так далее).

Рассматривая опросник, я нашел историю с предательством. Один халтурил, второй заметил и донес. Варианты: правильно сделал, неправильно, не совсем правильно, не совсем неправильно. Угадайте, как ответить, чтобы не загреметь с волчьим билетом.

Письма «эфкианцев» говорили, что Кустов не просто перегнул палку — он сломал ее и выкинул. Люди чувствовали, что не представляют ценности для компании.

Вот еще выдержка, анонимно.

Уважаемые господа, я лично провел предостаточно времени в этом спеццентре. На самом деле, сотрудника фактически принуждают туда ехать. Отказался — прощай карьерный рост, а то и работа. Детектор лжи — цветочки. На заводе установлены камеры видеонаблюдения, работники не имеют права разговаривать друг с другом, отойти от рабочего места, даже если линия стоит.

Компания скорее напоминает секту: каждый знает свое место, налицо строгая иерархия. Налицо культ личностей; никакого отношения к цивилизованному менеджменту ее система управления не имеет; все эти слова о приоритетах жителя села — чепуха, люди крайне обнищали (лучшим стимулом по-прежнему являются деньги); все высокие результаты достигнуты только за счет принужденческой методологии.

Лично о Кустове: человек действительно интересный, но с крайне преувеличенной оценкой роли психологии в менеджменте, недооценивает рабочий персонал и переоценивает роль управленцев, критерием отбора которых, по существу, являются родственные связи. Неотъемлемым элементом речи этого человека, защитившего диссертацию, является мат…

Я шел в приемную Кустова с блокнотом, переполненным вопросами. «Эфкианец» ждал меня за столом в костюме такого же цвета, как масляные резервуары. Кабинет был обставлен минималистично, на стенах скучал абстракционизм.

— Вы уверены, что противопоставление эмпатической и рационально-достиженческой мотивации не ложное?

— Почему? Это же очевидно, это показало наше исследование. Эмпатия — особый канал коммуникации — помимо аудиального, кинестетического и так далее. Привычка считывать чувства других формируется у народа, который много чего в жизни повидал.

— Разве у всех поголовно крестьян эмпатическая мотивация?

— Да. Лишь пять процентов допускали, что могут стать предпринимателями — то есть более-менее были похожи на «достижителей».

Когда я переслушивал запись разговора, поразило, что Кустов угадал со ставкой на общину, но не понял, как работать со второй важнейший ценностью крестьян. «Эфко» они воспринимали как бар, представлявших другой, враждебный мир. Пришельцы не возделывали землю, имели с ней лишь имущественные отношения. А земля для крестьянина — божество, поэтому колхозники Кустова пребывали в плену у генетики русской деревни.

Писатель Глеб Успенский говорил, что зависимость от земли освобождает крестьянина от ответственности за поступки: «Раз он делает так, как велит хозяйка-земля, он ни за что не отвечает: он убил человека, который увел у него лошадь, — и невиновен, потому что без лошади нельзя приступить к земле; у него перемерли дети — он опять не виноват: земля не родила, нечем кормить было»[14].

Известно, что после 1861 года крестьян едва не хватил удар — как земля, которая помещику, а через него и нам, была дадена Богом, может стать чьей-то?! Что, воздух и вода тоже могут быть чьими-то? Агрохимик Александр Энгельгардт удивлялся: «…купившие землю в собственность, или, как они говорят, в вечность… нисколько не сомневались, что эти “законным порядком за ними укрепленные земли” могут быть… взяты и отданы другим»[15].

Афанасий Фет — такой же, как Энгельгардт, помещик — верил, что можно помочь крестьянам почувствовать себя собственниками: «…пусть-ка крестьянин… повладеет девять лет собственным полем лично, а не на безобразном общинном основании, да вложит в родимую землю свой пот и труд, тогда посмотрим, возьмет ли он втрое больший клок на вольной степи? Пусть он заведет свой сад, своих пчел да свяжется возрастающими потребностями с ближайшими рынками и торговыми путями: тогда отдайте ему Юрьев день и будьте уверены, он так же мало им воспользуется, как богатый столичный домовладелец»[16].

Мечты Фета не сбылись. Столыпинские реформы не создали массы хозяев и заложили ген собственника лишь в малую часть аграриев. Царская власть так и не смогла объяснить крестьянам необходимости быть собственником.

То, чем закончились эти трудности перевода, проходят в школе по истории. Большевики вернули старое отношение к земле, сделав ее ничьей и заместив барина государством в лице приказчика — председателя колхоза.