Мы подробнее остановились на жизни святителя Димитрия, потому что видим в нем самую светлую личность в церковном мире XVIII века.

В век реформ, иногда глубоко антинациональных и противоцерковных, этот великий человек показал, как можно быть просвещеннейшим и передовым деятелем, не изменяя прошлому своего народа и оставаясь безусловно верным православно-русскому настроению.

Кроме такого значения исторического примера, святитель Димитрий не может не вызывать восторга как деятель литературный.

Все то, что ценно в писателе: верность своим убеждениям, горячность их, безусловная искренность и правдивость, ни перед чем не останавливающаяся, глубокая человечность и страстное желание добра ближнему, греющее сочувствие всякому жизненному страданию и вера в то, что жизнь может стать светлее, теплее и лучше – как внутренние достоинства души писателя; затем: блестящее образование, живость, ясность изложения, картинность, выпуклость образов, новизна и оригинальность оборотов, чрезвычайная сила слова – как внешнее достоинство его творений, – все это отводит ему одно из первых мест среди вообще лиц, послуживших России пером, лиц, пером которых говорила их чуткая и великая, много возлюбившая родной народ душа.

Как нравственная личность, как пример личного подвижничества, он тоже является ярким светилом своего века, ударившегося в материализм и прозу, тогда как он был и духом, и жизнью идеалист и поэт.

Что-то трогательное, детское есть и во многих обстоятельствах его жизни, например в предсмертном вечере, и в его вере, и в незлобивой иронии его.

Наконец, невольное сочувствие к нему возбуждает и тот ореол глубокого мучения, который в последние годы сияет над его головой, мучения, которое запечатлелось даже в сохранившихся до нас его изображениях. И которое делает его невинною жертвою исторических ошибок и недоразумений.

Глава IV

Феофан Прокопович. Его деятельность и личность

Человека, сопутствующего всем безусловно его реформам, всегда готового слепо действовать в его видах и ставившего угождение ему выше угождения Христу, Петр нашел в Феофане.

Этот даровитейший человек родом был из киевских мещан и образование получил в Киево-Могилянской академии. 17-ти лет он поехал в Литву, где для учения в униатской школе назвался униатом. Обратив на себя внимание своими блестящими способностями, он послан был в Римскую академию, где пробыл два года, но, заподозренный в православии, бежал в Польшу, постригся в Почаеве и оттуда митрополитом Варлаамом вызван в академию как учитель пиитики.

Из пребывания своего среди католиков Феофан вынес глубокую ненависть к ним, особенно к иезуитам. К сожалению, избавленный от влияния латинства, он всю жизнь тяготел к протестантству.

В высшей степени интересно начертанное Феофаном описание иезуитов, дающее разом и верное изображение их, и прекрасный пример литературного мастерства Феофана.

«Великий Павел давно уже сказал нам, что как темный ангел, так и его слуги, обыкновенно одеваются в свет. Поддельное же благочестие латинских монахов служит для меня главнейшим доказательством их нечестия. Посмотрите на телодвижения, поступь, положение тела и лица; что увидите искреннего, неподдельного, неизысканного? Одни представляются нам сокровищами кротости и любви; других увидишь облеченными суровостью более, чем катоновскою.

Первые из них, большею частью совершенно напрасно называющие себя друзьями Иисуса, показывают вид, будто они пребывают в любви Божией. Они всецело созданы для приобретения благосклонности: являются в общество в черной, но изящной одежде; отличаются белизною кожи, – красавцы с головы до ног; тихо принимают веселый вид, придают лицу приятное выражение, складывают губы по-женски, поднимают и опускают брови, мастерски потупляют глаза, приятно улыбаются. А сколько мастерства в том, что они имеют обыкновение, как некоторые протеи, в одно и то же время изменять свое лицо для выражения самых противоположных душевных движений! Сейчас ты слышал его веселого и забавного, но, если в речи его попадется одно словечко сколько-нибудь печального содержания, – вот он и вздыхает, и стенает, и слезки каплют, и все это он делает с такою нежностью и приятностью, какую можно видеть в молоденьких девушках. Таковы-то почти все свойства этого ордена, и я подозревал, что лучшие учители у них те, которые обучают искусству кокетничать. Но часто я не мог удержаться от смеха при виде многих иезуитов, которым вовсе было не к лицу представлять собою Купидонов или Венер. Когда они выходят на рынок и прогуливаются по городу, то несутся таким рассчитанным шагом, что, кажется, не идут, а танцуют. Если встретятся с кем-нибудь знакомым, который поддался их влиянию, тотчас оба (ибо они почти всегда прогуливаются вдвоем) самым веселым образом начинают разговаривать между собою. Затем старший, то есть главный начальник чужого спасения, склонивши тихо голову и улыбаясь, говорит, пожимая руки встретившегося знакомца: “В каком состоянии ваш внутренний человек? Я уверен, что он здравствует, как нельзя лучше”. Затем сообщает радостнейшее известие, что в Индии могущественнейший правитель со всем своим народом, сколько ни есть его, приведен иезуитами к вере во Христа. Всегда неожиданно, а часто и неблаговременно, приходят они в тот дом, где знают преданную их ордену госпожу. Там, после приятных взаимных приветствий, забавляют женщин многими благочестивыми шутками, хвалят управление дома, удивляются картинам, и, увидевши Христа пригвожденным ко кресту, вздыхают с деликатным сожалением и движением ресниц показывают, что они уже готовы расплакаться, но тотчас отворачиваются от чужих глаз, как будто для того, чтобы скрыть свои слезы. Часто, если есть маленькие дети, иезуиты, лаская их, дарят им небольшие иконы или привешивают на шею медь с изображением Игнатия Лойолы. Но самый благоприятный случай выпадает им, если они слышат, что какая-нибудь больная женщина лежит в постели. И если больная, поддавшись их льстивым внушениям, откажет им или часть наследства или большие деньги, тогда иезуиты значительно увеличивают обещанное больной вечное блаженство, и, кроме того, дарят ей четки, как вернейший залог спасения. Впрочем, чтобы не оставить без внимания и бедных, скорым шагом обходят и те дома, где жареным не пахнет.

Но так как не всем нравится эта благочестивая сентиментальность, то есть другой род обманщиков, которые, как будто родившись от древних сабинян, кажутся весьма суровыми, смеются над всеми приличиями света и попирают их: немытые, грязные, с наморщенным челом, с синими зубами, необрезанными ногтями, с пренебрежением ко всякому убранству.

Весьма приличным считают для священного оратора, если он во время проповеди непристойно разводит руками, пугает всех суровым взглядом, кулаками и пятами бьет и чуть не ломает кафедру. Однако ничего не может быть обжорливее и пянственнее людей этого рода».

Эти строки, в передаче проф. Чистовича, по исполнению и яркой художественности представляют замечательную картину.

Весьма неодобрительно относится Феофан