труды упивается. Кто честен? – богатый! Кто бесчестен? – убогий! Кто благороден? – богатый! Кто худороден? – убогий!»

Ни пред кем правдолюбивый святитель не склонял главы. Признавая пользу некоторых реформ Петра, он резко осуждает то, что шло против дела Церкви.

Был издан указ не соблюдать в полках посты. И между прочим, у Соловьева упоминается, что один солдат был судим за то, что, вопреки воле начальства, не желал нарушить поста. Это распоряжение о постах возмутило Димитрия, и он произнес резкое слово о двух пирах: Иродовом и Христовом. В проповеди укоряются блудники, пьяницы, подражающие Бахусову ученику Лютеру, разрешающие посты в полках.

В одной из лучших своих проповедей он ясно намекал на чрезвычайную гневливость Петра. В другой говорит: «Смертен тя быти памятствуй, – о царе, а не во веки живуща – днесь вси тебе предстоят, а утро сам един останешься в недрах земных. Днесь всем страшен, а утро мертва тя кто убоится? Днесь неприступен еси, а утро лежащ во гробе ногами всех попираем будеши».

Много горя пережил Димитрий в Ростове. Присланный от монастырского приказа стольник Воейков вел себя непочтительно и докучал святителю. Однажды, когда святитель служил литургию в соборе, стольник распорядился бить кого-то на правеже. Крик наказываемого был слышен в церкви. Святитель приказал, чтоб истязание прекратили. Стольник отказал. Святитель тогда, прервав службу, ушел в свое село Демьяны.

И эти неприятности, и оскудение митрополичьего дома, доходившее до того, что митрополиту нечего было дать просящим, все увеличивалось. Раз он пишет другу своему, Стефану Яворскому: «Толико беззаконий, толико обид, толико притеснений вопиют на небо и возбуждают гнев и отмщение Божие». Скорбный духом, но твердый и неослабный в делах своих, жил святитель в неподходящем для него суровом и сыром климате Ростова. Нестяжательный, любил он одни сокровища книги, которых у него было до 300 томов, и эту библиотеку он пополнял иностранными изданиями, выписывая их чрез главную тогдашнюю артерию, по которой шли сношения торговые с Европой, – Архангельск. Можно думать, что в последнее время он и от этого утешения должен был отказаться: оскудение дома митрополичьего дошло до последней крайности. Незадолго до конца, в 1708 году он пишет Иову Новгородскому, приславшему ему пол бочки рыбы: «Не имам чем воздать, убог сын. Молю богатого в милости Христа, да Он воздаст». Покои святителя были украшены портретами отца его, Саввы Тупталы, духовных благодетелей его: архиепископа Лазаря Барановича и митрополита Варлама Ясинского; глобусами – земным и небесным.

На вид святитель был белокурый, с проседью, худой человек небольшого роста, сгорбленный. С маленькой клинообразной бородкой, в очках. Ходил он обыкновенно в шерстяной ряске любимого им темно-зеленого цвета.

Чувствуя угасание сил, одного он жалел, что его «Келейная летопись» останется недоконченною. Нельзя без душевного волнения читать неоднократные сетования святителя-литератора, видящего неоконченным за смертью своей любимое детище, плод трудов многих и искреннего вдохновения. Трудится он до конца, не слабея духом при телесном изнеможении, при внешних испытаниях. «Воля Господня да будет. Мы же своему внимаем делу и посреди обуревания надежды спасения не теряем».

Он умножает аскетические свои подвиги. Часто по три часа он лежит неподвижно, распростершись крестом; или на даче своей, в селе Демьянах, выставляет свое тело комарам и мошкам. Это вольное страдание нужно было душе его, и он выписывает себе место из бесед Макария Египетского: «Овые, имеющие благодать, о себе точию попечение имеют: это отшельники, пустынники. Иные же имех души пользовати тщатся, сия онех много превышают: это святители, учители, проповедники Божия Слова. Иные же вдаша телеса своя в досады и страдания: сии высшие всех суть».

Думая о смерти и, быть может, признавая ее, как избавительницу от зол, святитель посылает родовую икону Богоматери в Троицкую церковь Киевского Кирилловского монастыря для постановки над гробом отца и пишет духовное завещание, которое трудно читать спокойно. Святитель просит не искать после него стяжания, не выпытывать денег от служащих ему: «От юности и до приближения моего ко гробу, не стяжевал имения, кроме книг святых. Не собирал во архиерействе келейных доходов, яже не многи бяху. Но ово на мои потребы та иждивах, ово же на нужды нуждных. Верую бо, яко приятнее Богу будет, аще не едина цата (монета) по мне не останет, неже егда бы многое собрание было раздаваемо. Если никто не восхощет меня тако нища обычному предати погребению, то пусть бросят в убогий дом. Если же по обычаю будут погребать, пусть схоронят в углу церкви св. Иакова, иде же место назнаменовати. Изволяй же безденежно помянути грешную мою душу в молитвах своих Бога ради, таковый сам да помяновен будет во Царствии Небесном. Требуяй же за поминовение мзды, молю, да не помянет мя нища, ничто же на поминовение оставивша. Бог же да будет всем милостив, и мне грешному во веки аминь».

До последних дней жизни перо не выпадало из слабеющих рук святителя. За несколько часов до смерти он пишет другу-монаху: «До чего не примусь, все из рук падет. Дни мне стали темны. Очи мало видят. В конце свет свещный мало способствует».

Вечером пред ночью, в которую он почил, он велел позвать певчих. Сидя у натопленной печки, он слушал пение составленных им кантат: «Иисус мой Прелюбезный, надежду мою в Бозе полагаю, Ты мой Бог Иисусе, Ты моя радость». Отпустив всех, он удержал только любимого своего певчего и «усерднейшего в руках ему помощника» Савву Яковлева, который был переписчиком его сочинений.

В эти последние часы мысль святителя обращалась к его прошлому. Ему вспомнилась учебная пора, первые проповеднические успехи, великий труд Четьи-Минеи и безмятежное детство среди старых тополей и вишневых садов привольной Украйны. И он рассказал своему верному помощнику о своей юности, о своих молитвах и прибавил: «И вы, дети, такожде молитеся».

Окончив беседу, святитель сказал: «Время и тебе, чадо, отбыти в дом твой». Благословив мальчика, митрополит поклонился ему почти до земли, благодаря за помощь в переписке сочинений. Тот смутился и заплакал, а святитель еще раз кротко повторил: «Благодарю тя, чадо!» Певчий ушел. Это был последний человек, видевший святителя живым.

Св. Димитрий вошел в особую келью для молитвы и там на следующее утро 28 октября 1709 года был найден бездыханным. Он почил во время молитвы, стоя на коленях. Ему шел 59-й год.

Денег после него не осталось. По завещанию его, в гроб вместо стружек положены были черновики его рукописей. Около месяца тело его оставалось непогребенным, до прибытия Стефана Яворского, митрополита Рязанского. Связанные дружбой, они дали друг другу