Инцидент с Жюмонвилем стал искрой, от которой разгорелась Франко-индейская война (1754–1763). Два года спустя ее тлеющие головешки перелетели в Европу, где началась Семилетняя война. «Пуля, выпущенная молодым виргинцем в американской лесной глуши, вызвала мировой пожар», — писал сэр Горацио Уолпол, сын премьер-министра.

…Вместо покойного Фрая новым главнокомандующим стал полковник Джеймс Иннс, опытный офицер-шотландец, возглавлявший полк Северной Каролины. Вашингтон ничуть не возражал против этого назначения. С майором Джорджем Мьюзом, который привел в форт Несессити две сотни солдат и поступил под его начало, у него установились теплые отношения. Но вот грядущее прибытие сотни пехотинцев из Южной Каролины под командованием Джеймса Маккея сулило неприятности. Эта рота состояла из колониальных солдат, но считалась частью регулярной британской армии; капитан Маккей обладал королевским офицерским патентом, а потому его статус был выше, чем у Вашингтона, командира полка.

В самом деле, появившись со своими людьми 14 июня, Маккей разбил отдельный лагерь, а когда Вашингтон прислал ему пароль и отзыв, недвусмысленно дал понять, что не намерен подчиняться какому-то колониальному полковнику. Его южнокаролинцы не будут строить дороги вместе с виргинцами, поскольку Вашингтон может заплатить им только по низким колониальным расценкам.

Но это были еще цветочки. 18-го числа Вашингтон созвал совещание индейских вождей. Три дня они пытались разработать стратегию военных действий против французов. Опытный глаз Полукороля сразу выхватил все недостатки форта, бывшего предметом гордости пылкого молодого командира. Хлипкое сооружение из бревен, покрытых дранкой и звериными шкурами, могло вместить не более семнадцати человек, остальные должны были укрываться в окопах за земляными насыпями. Между тем поляну, на которой находился форт, со всех сторон окружали лесистые горы, откуда он был виден как на ладони. Более того, случись дождь — и луг, заросший густой травой, где паслись кони и коровы (большой плюс, с точки зрения Вашингтона: не надо тратиться на фураж), разом превратится в болото. Короче говоря, индейцы поняли, что жалкий британский форт не защитит их от огромных сил французов, сконцентрировавшихся в форте Дюкен, и решили вовремя уйти. Вашингтон возмущался «чертовыми изменниками, которых подослали шпионить французы», но Полукороль мог лишь пожалеть доброго, но наивного и неопытного бледнолицего, возомнившего, будто может повелевать индейцами, точно своими рабами, и не желавшего слушать их советов.

Через неделю, 28 июня, Вашингтон велел своим измученным людям, занятым строительством дорог, укрыться в форте и провел военный совет. Разведка донесла, что силы противника составляют 800 французских солдат и 400 индейских воинов, а во главе этой армии стоит человек, от которого не приходится ждать пощады, — капитан Луи Кулон де Вилье, старший брат убитого Жюмонвиля. В довершение всего уставшие солдаты Вашингтона уже шесть дней не ели ни мяса, ни хлеба, перебиваясь иссохшими кукурузными початками. Тем не менее решимости у молодого командира не убавилось; он был уверен, что сумеет противостоять французам со своими тремя сотнями солдат и девятью пушечками. Вероятно, как насмешливо отозвался Полукороль, он надеялся, что французы будут выходить в чистое поле стройными рядами, позволяя себя убить. (На самом деле Вашингтон знал, что «французы все сражаются в индейской манере», то есть используют тактику партизанской борьбы, стреляя из-за укрытий, но был уверен в превосходстве британцев.)

Утром 3 июля французы выступили в поход. Их путь лежал через долину, где был убит Жюмонвиль; вид непогребенных изуродованных трупов возбудил ярость в их соотечественниках. Месть! В то время как люди Вашингтона поспешно рыли окопы, со всех сторон раздались боевые крики и улюлюканье индейцев. Разбившись на три колонны, французы взяли британцев в кольцо; пули полетели сразу отовсюду — «из-за каждой кочки, дерева, пня, камня или куста», как потом записал Джордж. К его досаде, профессиональные солдаты Маккея, не дрогнув, стояли под огнем французов, но ряды виргинцев рассыпались — они бросились в укрытие.

Враг был невидим, прячась в лесу и расстреливая свои жертвы практически в упор, с расстояния в 55 метров. Во второй половине дня разверзлись хляби небесные, и британцы и их пушки увязли в жидкой грязи, а окопы превратились в канавы, наполненные водой. Намокшие мушкеты не могли стрелять. К вечеру форт Несессити представлял собой жуткое болото, заваленное телами, плававшими в крови и грязи. Вашингтон лишился трети своих солдат. Кроме того, безжалостные французы перебили всех коров, лошадей и даже собак, попавшихся им на глаза. Сами они потеряли всего трех человек убитыми и 17 ранеными. (Впоследствии Вашингтон и Маккей, чтобы не погубить окончательно свою репутацию, преувеличили французские потери до трехсот человек, уравняв их с британскими.)

Было около полуночи, когда командир французов наконец-то изъявил желание принять парламентеров. К тому времени люди Вашингтона, укрывшиеся за оградой, со страху прикончили все запасы рома и каждый второй был мертвецки пьян. Вашингтону и Маккею не оставалось иного выхода, кроме сдачи: что они могли сделать без пороха и запасов продовольствия?

Вести переговоры поручили Якобу ван Брааму. Французы передали ему условия капитуляции. При неверном свете единственной свечи британские офицеры пытались разобрать слова, написанные отвратительным почерком и расплывающиеся на влажной бумаге. Сделать это никому не удалось, и все взгляды устремились на ван Браама. Тот передал на словах то, что удалось запомнить: французский рейд — возмездие за смерть Жюмонвиля; побежденным гарантируют пощаду в случае «раскаяния», их не возьмут в плен, а отпустят по домам с воинскими почестями, знаменами и барабанами. Офицеры подписали капитуляцию.

Впоследствии оказалось, что переводчик оказался слегка неточен: французы мстили за убийство Жюмонвиля, а не просто за его смерть. Подписав документ, британские офицеры признали, что это было именно убийство, и дали в руки французам крупный козырь в пропагандистской войне.

Для довершения унижения индейцы, помогавшие французам, разграбили британский обоз и на всём обратном пути к Уиллс-Крику всячески донимали отступавших солдат. Виргинцы стали массово дезертировать, и Вашингтон никак не мог этому помешать.

Среди награбленных вещей оказался дневник Вашингтона, который французы передали губернатору Дюкену. «Нет ничего более подлого, низкого и черного, чем чувства и мысли этого Вашингтона!» — воскликнул тот, пролистав тетрадь. (Два года спустя дневник был опубликован в Париже с глумливыми комментариями. Узнав об этом, Джордж чуть не сгорел со стыда.)

Когда две недели спустя Вашингтон отправился в Уильямсберг, в столице уже только и разговору было, что о его подвигах. Поначалу поражение, которое он потерпел от французов, и признание в «убийстве» Жюмонвиля настроили общество резко недоброжелательно к молодому офицеру. Заботясь о собственной репутации, Динвидди утверждал, что Вашингтон нарушил его приказ и ввязался в бой с французами до подхода основных сил. Вместе с тем в Лондон он сообщил лишь о «небольшой стычке, в которой офицеры действовали рассудительно, а наши небольшие силы — необычайно храбро». Он также жаловался на «чудовищную» неспособность других колоний прийти на помощь Виргинии.