– Я, между прочим, предлагал не ездить в Ровное, а пойти ко мне, – сказал Микиша.

– Не бубни, а наливай. К тебе пойти… Наверняка нас ждали по всем адресам. Эта скотина Грузинов, наверное, не так просто предупреждал. Мне даже показалось, что он советует нам сознаться… м-м-м… из симпатии, что ли, – выдавил из себя Максим Максимыч. – Грузинов-то по-своему неплохой человек, хоть и гнида ментовская. И на зону он нас с Микишей конопатил только по делу.

– Это верно, – сказал Микиша. – Но все равно ты Грузинова не отбеливай. Ты его за одну фразу: «Главное – чтобы Костюмчик сидел!» – должен невзлюбить.

– А кто тебе сказал, что я к нему нежные чувства питаю? – огрызнулся Максим Максимыч. – Ничего подобного. Что я, дурак, что ли, или стукач ссученный?

– Мальчики, спокойно, – остановила я, – вы свою лагерную лексику приберегите для более подходящего случая. Или запишите на бумажечке и передайте кандидату словесности Антону Кузьмичу, раз уж он так любит ворошить пласты великого и могучего… Вы отвлеклись. Так что сказали вам люди Кешолавы?

– А ничего особенного они нам не сказали. Сначала отколошматили как следует, – мрачно сказал Максим Максимыч. – Технично так били, без следов.

– Только потом, когда мы уже трупами лежали, зашел какой-то тип и нежно так попросил: «А теперь перейдите в вертикальное положение, господа, и примите мои соболезнования и извинения за дурные манеры моих подчиненных. Даю слово, что с вами больше не будут обращаться подобным образом, если вы скажете, куда вы отогнали машину Вадима Косинова». Такой учтивый, сволочь… – отозвался Микиша.

– Очень учтивый гад, – мрачно подтвердил Максим Максимыч. – А уж люди его… В общем, нам было сказано, что если мы не признаемся, куда делась косиновская машина – «Рено», а не та, которую раздавило, конечно, – то нам все, кранты. Мол, Кешолава из нас собственноручно сделает бифштекс, а у него в этом деле большие навыки и наработки имеются.

– Честно говоря, мне пока что непонятно, чего они к той машине привязались, – сказала я. – Но, наверное, это можно прояснить. Только вряд ли Кешолаве нужна сама машина. Вероятно, в ней находится что-то важное, если они так всполошились.

– Ага! Вот и мы то же самое подумали. Что в этой машине находится то, что нужно Кашалоту.

– Что было дальше?

– А что дальше? Больше особых событий, так сказать, не происходило, – сказал Микиша. – Нас посадили в подвал и сказали, что зайдут за нами через три дня, выразив надежду, что к тому времени мы станем посговорчивее.

– А мы сбежали, – добавил Максим Максимыч. – Домой нам возвращаться, конечно, нельзя, так что мы вот…

– И приехали сюда, – подхватил Микиша, – чтобы…

– Чтобы ты нам помогла, – упавшим голосом закончил Кораблев. – Микиша, наливай.

– Микиша, выливай! – буркнула я. – Хватит вам уже. Алкоголь крайне пагубно действует на здоровье. Хотя, с другой стороны, говорят, кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. В вашем случае это не особенно актуально, правда, здоровенькими вам помереть не дадут. А как же вам удалось сбежать-то? Ведь если Кашалоту так важно найти машину Косинова, то он наверняка приставил к вам почетный караул.

– Это верно. Только они зря нас в подвал сажали. Он у дядьки с секретом, – сказал Максим Максимыч. – Еще когда была жива тетя Катя, дядькина жена, то она загоняла пьяного дядьку в подвал. Чтобы охолонул он, остыл немножко, протрезвел. Дядька по нескольку дней там, в подвале, сидел, а чтобы не скучно было, рыл подкоп. Прям как граф Монте-Кристо. И вырыл целую галерею с выходом на задний двор. Он через этот подкоп удирал, напивался у Антона Кузьмича и обратно приползал, когда тетя Катя должна была его из подвала доставать. Вот она удивлялась: закрывает мужика в таком месте, где гарантированно ни одной капли спиртного нет, а потом открывает – он там пьяный в коромысло. И так она удивлялась всему этому, что однажды получила инфаркт и померла.

– Затейник твой дядька, – мрачно сказала я. – Так, значит, он все эти дни бухал у Антона Кузьмича?

– Да он, наверно, и сейчас там бухает, – сказал братец. – У них, так сказать, долгоиграющие проекты. Если сели пить, то уж до полной несознанки.

– Азиатская сторона! – поддакнул Микиша цитатой из классика.

– Ну, мальчики, все это, конечно, интересно, но я, честно говоря, не понимаю, как вам помочь в вашей истории. На жительство у себя я вас определить не могу, вы и сами это понимаете… Разве что помочь вам снять квартиру? Но… Я ведь так понимаю, денег-то у вас ни копейки.

– Нет, ну это какой-то гнилой вещизм и меркантилизм! – возмутился Максим Максимыч. – Какие деньги, если нас едва не убили! Ты, родная сестра, такое мне говоришь!

– Ну, во-первых, неродная. Родная – это когда общие и отец, и мать. А когда по отцу – то это называется единокровные.

– А по матери?

– А по матери – единоутробные. Но матери у нас с тобой разные. К тому же мне совершенно непонятно, почему я должна питать к тебе пылкие родственные чувства. О твоем существовании, любезный Максим Максимыч, я узнала вот только сегодня из твоего возмутительного письма. А потом и ты сам пожаловал по принципу «лучший мой подарочек – это я!». А мне такие визиты не нравятся. Влипли вы, конечно, капитально, но вполне заслуженно.

– Заслуженно? – побагровел Максим Максимыч. – Да мы же… да нас же… мы – пострадали!

– Ах вы, несчастненькие мои! Исполать вам, страдальцы, как сказала бы сердобольная настоятельница монастыря, встречающая странствующих героев-соколов. Ишь, «пострадали» они! Кто вас просил угонять машину этого Косинова? Может, это был голос совести? Вот к ней и обращайтесь! Угонщики… Деточкины мне нашлись…

Максим Максимыч потупился. В его лице промелькнуло что-то детское, и мне стало его жалко. Вот проклятое русское качество – всех жалеть! Да происходи все дело в Америке, добропорядочная американка на моем месте не только не стала бы жалеть и, боже упаси, помогать родственничку с приятелем, а направилась бы в полицию, сообщила о них, а потом получила бы благодарность от копов. И была бы уверена, что облагодетельствовала нацию, посодействовав в задержании опасных преступников. О родстве она даже и не вспомнила бы.

– Значит, так, – сказала я. – Сниму вам квартирку, сидите в ней и никуда носа не высовывайте. Потом посмотрим, что с вами делать дальше.

Максим Максимыч и Микиша повеселели. Мне даже показалось, что на устах родственничка затеплилась и была готова вот-вот сорваться сакраментальная фраза: «Микиша, наливай!». Я свирепо взглянула на него, и он тотчас же захлопнул рот и даже прикрыл губы ладонью.

– Артисты… – проговорила я. – Угораздило же вас свалиться на мою голову!

– Я, между прочим, не виноват, что у нас с тобой один отец! – выдал Максим Максимыч.

– Я – тоже!

Прогулка подошла к концу. Если вообще можно назвать прогулкой времяпрепровождение, львиную долю которого составило сидение на берегу пруда и распитие (со стороны Кораблева и Микиши Хрущева) алкогольсодержащих жидкостей. На исходе общения на свежем воздухе Максим Максимыч отлучился по каким-то сугубо личным делам в близлежащий кустарник, а Микиша подошел ко мне и, как-то странно склонив голову к щуплому плечу, произнес: