Азамат, правда, находит простое решение: отворачивает пару шкур, под ними песчаная земля, слегка подогретая теплом постоянно поддерживаемого костра, и потому не насмерть заледеневшая. Воду впитает, во всяком случае.

Потом выясняется, что воды в канистрах с водой хватит на чай и суп, но никак не на помыться. Так что мы (я, естественно, настояла на том, чтобы не один Азамат маялся с моими запросами) одеваемся, выходим наружу и нагребаем снега во все имеющиеся ёмкости, а потом греем всё это до получения нужного количества воды. Даже больше, чем нужного, примерно вдвое. Так что когда наконец доходит до мытья, сначала Азамат поливает меня, а потом я его. Он поначалу сопротивляется, но у меня есть веский довод: по грязному мазаться плохо.

— Ну, можно ведь сегодня пропустить, — осторожно предлагает Азамат, которому совершенно не хочется раздеваться и мокнуть.

— Солнце, давай проясним этот момент, — говорю я, выразительно двигая бровями. — Если я сказала «каждый день», это значит каждый день. И откосить ты сможешь не раньше, чем я удостоверюсь, что ухудшение не начнётся снова. Так что никаких пропусков, а то знаю я вас, мужиков. Сегодня день пропустим, а потом неделю, а потом месяц, а потом вообще забьём на всё, потому что не помогает. Нет уж!

— Хорошо, хорошо! — он поднимает руки, дескать, сдаюсь. Вот и славно.

Помимо чисто лечебных соображений мной руководят и другие, а именно — у Азамата такое красивое тело, что грех отказывать себе в удовольствии его лишний раз пощупать и полюбоваться на него. Самому Азамату я пыталась это объяснить, но он не только не поверил, а и вовсе решил, что я зачем-то ему вру, чтобы что-то у него выклянчить, что уж вовсе странно, ведь он и так всё с радостью для меня сделает… Короче, я решила пока помолчать о своём извращённом представлении об удовольствии, чтобы не провоцировать семейные ссоры. Авось, когда-нибудь он успокоится и начнёт мне верить, но явно не в ближайшие месяцы.

Когда с мытьём и малярными работами покончено, у нас образуется новая тема для спора: Азамат хочет укутать меня в восемь одеял, но ему самому в таком коконе будет жарко, а я, естественно, предпочитаю вдвое меньше утеплителей, зато мужа под боком. В итоге мы сторговываемся на том, что тремя одеялами мы укрываемся вместе, а потом на меня кладём ещё несколько индивидуальных. Надо ли говорить, что ночью я всё это радостно стряхиваю и дальше сплю при комфортной температуре Азаматова тела.

Поспать подольше не удаётся — я просыпаюсь от дикого ржания и топота, как мне кажется, прямо рядом с моей головой.

— Лиза, ты куда? — сонно спрашивает Азамат, когда я подскакиваю, не совсем ещё соображая, где мы и почему.

Ах ну да, это просто сквозь шатёр всё так слышно хорошо.

— Эти ваши лошади очень громкие и неожиданные, — ворчу я, откапывая в ворохе одежды мобильник с часами. На них семь. Отвратительно, но, с другой стороны, мы вчера и легли максимум в девять, так что я должна была выспаться. А спала мертвецки после всех нагрузок и споров. Ноги воют волком, я, конечно, всё потянула вчера. Но у меня с собой мазь от мышечной боли. Ладно, надо уж вставать, а то если сейчас обратно лягу, то разве что к обеду удастся меня поднять. Азамат, впрочем, какой-то унылый.

— Ты же обычно в это время уже встаёшь, — говорю. — Спал плохо, что ли?

— Полночи вообще не спал, — пожимает он плечами. — Слушал…

— Что? — я оглядываюсь по сторонам.

— Всё. Ветер, лошадей, собак, мышей под снегом… иногда сова или лиса рядом охотились. Разок, кажется, шакал заходил, но тут я не уверен…

Глажу его по голове.

— Так тебе на охоту надо было выбираться, а не со мной гулять. Так бы и сказал, что ж ты всё мучаешься?

— Да я не мучаюсь, — он начинает выбираться из-под одеял. — Мне просто скучно спать, когда вокруг столько всего происходит. Ничего, переживу. Давай одеваться… хотя ты же сначала, наверное, поесть хочешь?

— В семь утра я на это не способна, — хмыкаю. — Так что не буду заставлять тебя ждать.

Я быстро натираюсь кремом от растяжения, мы одеваемся и выпадаем из тёмного тёплого шатра в лучистый продувной день.

Муданжские лошади — это нечто. Я, конечно, и вообще лошадей в жизни мало видела, и больше в фильмах и на картинках, чем вживую. И всё-таки, я думаю, тут какая-то особая порода.

Во-первых, они исполинские. Та, на которой вчера за нами приехал пастух, — довольно миниатюрная по сравнению с основной массой табуна. Мне объяснили, что пастухи ездят только на своих собственных лошадях, а особо крупные экземпляры, понятно, и жрут в особо крупных размерах, и это невыгодно. К тому же, мы стояли на снегу на лыжах, а того снега там было немало, лошадь же благополучно проваливалась по колено, так что оценить её рост было трудновато.

Во-вторых, они косматые. Длинные, аккуратно расчёсанные пряди спускаются со спины почти до колен и слегка кудрявятся под брюхом и шеей. Собственно, гривы как таковой у этих тварей нет, она не выделяется на фоне прочей обильной шевелюры. А хвост — ну хвост, классическая такая метёлка.

— А им летом не жарко? — спрашиваю, пока мы прогуливаемся вдоль выстроенных на парад диковинных зверей, по ошибке названных лошадями.

— Здесь — нет, — отвечает Азамат. — А на юге лошади лысые.

Конюшня, где этих скотин держат зимой, оказывается, стоит прямо рядом с шатрами, только она белая и снегом засыпана, так что мы её вчера с воздуха не разглядели. Впрочем, что это я, Азамат-то всё разглядел, это у меня глаза где-то не там растут.

Азамат подходит то к одному, то к другому гигантскому копытному, рассматривает морду, приподнимает губу, гладит по шерсти. Собаки вьются вокруг нас вперемешку с пастухами — и тем, и другим любопытно и тревожно, что скажет новый хозяин.

— А ты собираешься одного себе взять? Домой? — интересуюсь я. В Ахмадхоте, вроде, тепло. Как бы не пришлось эту скотину брить на лето…

— Почему только одного? — удивляется Азамат. — Двоих как минимум, а то и ещё кое-кому в подарок можно прихватить.

— Ты же не думаешь, что я буду на этом ездить? — с содроганием уточняю я.

— А почему нет? — снова удивляется он. — Отличные кони. Все твои соседки обзавидуются, когда увидят. Не всё же тебе пешком ходить, а по городу на машине не всегда удобно, улицы-то узкие.

— Может, я лучше на велосипедике… — безнадёжно блею я. — Я же не умею на лошади…

— Ну вот, — хмыкает Азамат. — На лыжах умеешь, а на лошади нет. Для столичной дамы с певчим именем это никуда не годится. Уж придётся научиться, лапочка моя.

Лапочкой он меня вполне искренне назвал, но в общем контексте это как-то неприятно прозвучало. Мы проходим ещё несколько шагов, и Азамат останавливается перед очередной здоровенной скотиной совершенно кристально белого цвета. Скотина что-то меланхолично пережёвывает и поглядывает на хозяина из-под полуопущенных ресниц.