Шинид была в смятении. Она боролась со страхом, некогда пережитым и загнанным в дальние глубины подсознания, но, кроме страха, было что-то еще: его ладонь у нее на запястье жгла даже сквозь толстый рукав платья, и от этого жара колени ее подкосились, а пульс участился так, как бывало в детстве при одном его прикосновении. Шинид отказывалась признаться даже себе самой в природе своих ощущений, но от этого легче не становилось. Сердце отчаянно рвалось наружу. Нельзя, нельзя позволить ему вырваться навстречу этому человеку. Она чувствовала его запах, его тепло. Не в силах выдержать пытку, она вырвала руку.

— Если ты считаешь, что я перед тобой в долгу, то знай: мы квиты. Я искупила свою вину теми слезами, что пролила от твоей жестокости та девочка, какой я была когда-то.

Коннал покраснел. Всякий раз, вспоминая о том давнем времени, он испытывал стыд.

— С тех пор прошло много лет, — уже мягче проговорил он.

— Верно, мы уравняли счет. Но пока ты воевал в чужих землях, я оставалась верна своей стране, и мы сумели выжить и без тебя, и без твоего короля.

— Согласен, но король напомнил о себе своим вассалам — приказ вступить в брак скреплен его печатью. — Коннал кивнул в сторону стола, на котором лежал привезенный им пергаментный свиток. — Поиграла в принцессу, и довольно…

— Как ты смеешь! — задохнувшись от возмущения, воскликнула Шинид. Никогда в жизни она не испытывала такого сильного желания дать кому-то пощечину.

Коннал продолжал таким тоном, будто она ничего и не говорила.

— Я прежде всего вассал короля и выполню свой долг, так же как и ты.

В глазах Шинид вспыхнул недобрый огонь, и пламя в очаге с шипением взметнулось вверх, лизнув каминную полку.

Коннал посмотрел на огонь и перевел взгляд на Шинид.

— Господи, да ты стала как твоя мать! Прекрати немедленно, не то мы сгорим.

Шинид взмахнула рукой, и огонь совсем погас. Коннал удивленно заморгал, глядя на беловатый дымок, но Шинид вовсе не стремилась его поразить. Она просто не желала выходить замуж за человека, который видел в ней лишь способ угодить своему королю или средство разбогатеть и стать вождем клана.

— Ты не получишь ни замок, ни земли без моего согласия, и Ричард об этом осведомлен.

Коннал проявлял редкостное терпение.

— Получу — посредством брака.

Шинид подбоченилась, глаза ее метали злые искры.

— Посмотрим, как тебе удастся затащить меня к алтарю, если я этого не захочу! — прошипела она.

— Хочешь ты или нет, меня не волнует. Ты всего лишь женщина, и твое слово ничего не стоит.

Шинид тяжело дышала от гнева, глаза ее сузились и стали похожи на глаза дикой кошки. Коннал успел подумать, что никогда еще не видел ее такой… царственной.

— Эти твои напыщенные идиотские утверждения лишнее доказательство тому, что ты действительно превратился в англичанина! Да, твоя родная мать правила своим народом! Как и моя бабушка, Эгрейн, как и ее бабушка тоже! Не думай, что в этом доме кто-то примет тебя всерьез. — Она смерила его презрительным взглядом. — Тот, кто стоит передо мной, не имеет права называться сыном Ирландии!

Слова ее задели его мужскую гордость, и Конналу пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить закипевшую ярость.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Последний раз ты видела меня девятилетней девчонкой!

— Зато то, что я вижу сейчас, мне совсем не нравится.

— Могла бы так прямо и сказать с самого начала. К чему эти нотации про Ирландию и короля!

— Потому что ты каждым своим словом доказываешь, что ты не ирландец.

Коннал лишь нахмурился в ответ.

— Ты говоришь на их языке, — продолжала обличать его Шинид, — ты одеваешься, как они. Ты командуешь армией, которая только и делает, что убивает по приказу короля, которому даже до своей Англии нет дела. Он и был там всего лишь пару дней — чтобы ему корону надели на голову, а потом умчался на Восток, чтобы завоевывать и грабить во имя своего бога. — Шинид перевела дух. — Скажи мне, отчего ты следуешь за таким ничтожеством и даже убиваешь ради него?

Коннал внимательно смотрел на нее. В последнем ее вопросе послышались умоляющие нотки, словно она действительно силилась его понять. И это внушало оптимизм. Но она все равно не поймет. Никто не поймет. Ибо он никому не хотел открывать правду. Никому не дано узнать о том, почему он так упорно боролся на стороне Ричарда. И уж во всяком случае, он не собирался открывать постыдную тайну своей жизни этой женщине.

— У меня на это есть причины, и тебя они не касаются.

Шинид задумчиво сдвинула брови, пытаясь расшифровать то, что увидела в его взгляде. Впрочем, он умел владеть собой. Мгновение — и лицо его вновь стало непроницаемым.

— Рыцарство стало твоим щитом, и этот щит заслонил собой все остальное. Но знай, ты выбрал неверный путь. Английских рыцарей здесь не любят. Не любят на твоей родине, Пендрагон.

Он отвернулся. Она видела, как дважды дернулся кадык — Коннал хотел сглотнуть застрявший в горле комок. Шинид видела, как ему тяжело, и отчего-то ей тоже стало больно и грустно, словно тень от его печали накрыла и ее. Она постаралась не анализировать свою реакцию, просто сказала себе, что, наверное, в его прошлом есть нечто, о чем он предпочитает не вспоминать.

Коннал повернулся к ней. Злой прищур глаз и презрительно опущенные уголки губ должны были отвадить ее от дальнейших расспросов.

— Я никому не причинил боли, — отчеканил он. И подумал: «Кроме, пожалуй, тебя».

Шинид отступила, медленно смерив его взглядом. Она сама совершала ошибки в прошлом, но находила в себе мужество в них признаваться. Коннал же не желал видеть ничего дурного в своем поведении.

— Конец клубка здесь, Пендрагон, — загадочно произнесла она. — Ты найдешь его, или он найдет тебя.

Коннал озадаченно сдвинул брови, пристально глядя на свою невесту. Он услышал горечь в ее голосе. Нет, перед ним была не та Шинид, которую он помнил. В детстве она была необузданной и беспечной, она не думала о том, что принесет ей завтрашний день. И это ему нравилось. Пожалуй, единственное, что ему в ней нравилось, — то, что она умела жить одним днем и не думать о будущем. Да, теперь она стала взрослой, но что же произошло за эти тринадцать лет? Что могло выхолостить в ней неистощимое жизнелюбие?

— Я не проведу остаток дней рядом с человеком, который может так легко повернуться спиной к, нуждам своих соотечественников.

— Опять голословные обвинения.

— Неужели? — Шинид отступила на шаг, закрыла глаза и простерла ладони вверх.

«Господи, она снова колдует!»

— Шинид, — с тихой угрозой произнес он, — не надо.

— Испугался, воитель?