и уселись на диване перед телевизором. Она поджала ноги под себя, юбка высоко задралась. Глядя на нее в этот момент, я испытывал ощущение, что вижу в ней что-то, чего раньше не замечал: ее неповторимое одиночество. Мадам Хаят позабыла обо мне, полностью поглощенная принадлежащим только ей одиночеством, которое развлекало ее и даже делало счастливой. Позднее я снова и снова наблюдал, как она уходит в свое одиночество с самодовольной улыбкой. Когда я окликал ее, она возвращалась с таким же естественным спокойствием, с каким отдалялась. Одиночество было ее домом. Она могла с легкостью впорхнуть и выпорхнуть из своего гнезда, как птица с прекрасными крыльями, это не составляло ей труда. Этой черты я ни в ком раньше не встречал, и это завораживало меня, мне хотелось туда, в это одиночество. Я хотел, чтобы у нас было одно на двоих одиночество.

По телевизору шел документальный фильм о муравьях. Впервые в жизни что-то вызвало у меня такой же интерес, как литература. Оказывается, у разных видов муравьев очень разные и удивительные особенности. Какие-то пустынные муравьи были совсем как космонавты, они изобрели ту особую одежду, до которой люди додумались на миллионы лет позже, и эта одежда позволяла им жить среди песков.

Слепые муравьи строили подземные города с улицами, проспектами, домами, комнатами. Они устанавливали специальные системы вентиляции и принимали меры против затопления. Более того, муравьи одного вида могли основывать города одного и того же типа по всему миру. Они хранили в памяти великолепный план города и вместе могли знать то, чего никто из них не знал в одиночку. Муравьи-листорезы начинали петь песню, когда находили лист хорошего качества. Они поют своими брюшками, звук переходит от их лапок к листьям, вибрирует, и муравьи-носильщики, которые отвечают за доставку этих листьев в гнездо, сразу же приходят, услышав эту песню.

Муравьи, задумавшие свергнуть муравьиную матку, собирали сторонников, подготавливали дворцовый переворот и свергали королеву, пожирая ее.

Я понял, почему Метерлинк наряду со стихами написал книгу о термитах. Я пожалел, что не читал ее, и решил при первой же возможности пойти к букинистам и поискать эту книгу. Казалось, я впервые обнаружил, что за пределами литературы существует такой красочный мир.

Когда документальный фильм закончился, мадам Хаят спросила:

— Тебе понравилось?

— Очень понравилось, я никогда не думал, что муравьи могут устроить дворцовый переворот, — ответил я.

— Такие политические баталии случаются и среди обезьян: желающий быть вожаком раздает бананы другим обезьянам, чтобы привлечь сторонников, устраивает предвыборные поездки, берет детенышей на руки и ласкает их.

Она встала с дивана.

— Давай выпьем кофе перед сном?

— Можно.

Когда она пошла на кухню, я, смеясь, последовал за ней и сказал: «Не переживай, мы скоро пойдем спать».

— Как получилось, что ты стала статисткой на съемках? — спросил я, попивая кофе.

— У меня был друг, приятель владельца этого телеканала, он сказал, мол, хочешь пойти повеселиться, и я согласилась. Мне действительно там очень весело. Это как андерграундный документальный фильм, можно видеть события и людей, которых больше нигде не увидишь. А кроме того, ты еще и сам можешь поучаствовать.

Я смотрел на ее ноги.

— Пойдем уже спать, — сказала она, улыбаясь, — вижу, тебе не терпится.

Когда я был с ней, я испытывал удивительное удовольствие быть мужчиной, учась плавать в вулкане, пахнущем лилиями. Я охотился в бесконечном сафари удовольствия. С горячей и непринужденной похотью она привела меня в неведомые мне до этого места и очень естественными прикосновениями обучила меня волнению, которого я никогда раньше не знал. Она показала способы почувствовать самые разные формы желания.

Шли дни, я открывал для себя новые эмоции, новые мысли, новое ощущение времени и новый образ жизни. Когда я прикасался к ней, время преображалось: ее существование, словно нож, счищало с времени кожуру, отсеивая прошлое и будущее, и обнажало восхитительную фруктовую сочность настоящего. Настоящее, задавленное тяжелыми крыльями прошлого и будущего, самая суть времени, которое нельзя ощутить и прожить как следует, обретало свободу и охватывало всю жизнь. Воспоминания минувшего и тревоги о будущем исчезали, вся жизнь превращалась в одно вечное мгновение. И мадам Хаят наполняла этот долгий и непрерывный миг своим радостным безразличием, своим сарказмом, своим сострадательным спокойствием и своей неисчерпаемой похотью. Когда я прикасался к ней, не было ни прошлого, ни будущего, нас связывало с жизнью лишь одно мгновение, наполненное ее присутствием.

Избавившись от прошлого и будущего, я почувствовал эту чудесную свободу. Мадам Хаят была свободна. Она обрела свободу не через смирение или неповиновение, а просто через пренебрежение и равнодушие, и когда я прикасался к ней, эта свобода поглощала и меня. Только в этой свободе я мог вкусить истинный вкус жизни и пристрастился к этому вкусу. Когда я не прикасался к ней, крылья времени смыкались, прошлое и будущее снова сжимали мгновение, сдавливали меня.

Мадам Хаят ни на что не обращала внимания, ее ничего не волновало, ничего не ранило. Однажды вечером мы пошли в маленькую таверну. Группа подростков сидела за соседним столиком, и среди них девушка, которая — не знаю, то ли чтобы позлить мадам Хаят, то ли просто по пьяной развязности, — вдруг спросила: «Это ваш сын?» На мгновение я испугался, что мадам Хаят расстроится, а она засмеялась, тряхнув волосами, и сказала: «Да», а затем добавила: «Но немного озорной».

Возвращаясь, я спросил:

— Так я твой сын, мамочка?

— Но немного озорной, — подтвердила она.

Я рассказал ей об Эдипе.

— Выходит, ты вроде как Эдип? — спросила она.

— Вроде… Такие отношения называют эдиповым комплексом.

Это сильно насмешило ее.

— Вы даете клички отношениям, как котятам, — сказала она. — Вы боитесь, что проиграете, если не дадите имени?

Мы были хорошей парой: муж — жена, мать — сын, отец — дочь, королева — стражник, принц — наложница, — что бы ни видели те, кто смотрел на нас, я знал, что мы не вписываемся в шаблон, у нас так много разной информации о жизни, так много разных источников, что уместиться в один шаблон было невозможно. Когда она рассказывала мне о природе, Вселенной, животных и звездах, я слушал, как невежественный ребенок; когда я рассказывал ей о писателях и философах, уже она слушала, как невежественный ребенок. Ее не интересовала литература, но я заметил, что ей бывает интересна жизнь писателей и философов, об этом она внимательно слушала, словно смотрела документальный фильм о муравьях.

— Кьеркегор влюбился в девушку по имени Регина, сделал ей предложение, девушка приняла его. Но Кьеркегор в последний момент решил, что он