из-за большой трудности объединения свободы под монархическим правлением с существованием сильного и стабильного государства.

Абсолютно ясно, что мы не можем полностью освободиться от этой серьезной проблемы. Но я не стал бы усиливать проблему, потому что не могу от нее избавиться. И, так как не в моей власти поддерживать Палату общин верной ее изначальным принципам, то я не стал бы выступать за полное их забвение. А ведь именно так в наше время и поступали. Те, кто не хотели служить общему благу и не могли прикрыться интересами короны, решили действовать иначе. Они полностью забыли про пошатнувшееся и старомодное убежище, которое ранее находили в этих интересах и обнаружили для себя новый приют в самом парламенте. Если у них появлялся зловещий план, который не могла воплотить местная законодательная власть, они обращались в парламент. И через парламент осуществляли его от начала до конца. Парламент предоставлял им абсолютную власть для достижения своих целей и совершенную безопасность при их осуществлении: без правил, которые следовало бы соблюдать, без последствий, которых следовало бы бояться. Парламент не может по-настоящему наказывать других за преступления, в которых участвовал сам. Так он и потерял контроль над исполнительной властью. Потому что начал участвовать в каждом серьезном шаге, предпринимаемом правительством. А теперь мы рискуем остаться даже без самой идеи об импичменте – великом страже этого режима.

Так заговорщики смогли достичь сразу нескольких основных своих целей. Если власть парламента держится только на самой себе, то сила каждого действия правительства, за которым стоят заговорщики, не будет подвергаться сомнению. Но если это действие окажется настолько отвратительным, что даже всех усилий парламента не хватит, чтобы его протолкнуть, то это дискредитирует сам парламент. И такая дискредитация с каждым разом усиливает безразличие к строю – а это и есть главная цель его врагов: злоупотребляя парламентской властью, сделать народ индифферентным по отношению к ней. Как только парламент сольется с исполнительной властью, то потеряет уверенность, любовь и почтение, которые ранее еще оказывались ему, когда считалось, что он занят коррекцией и контролем за работой государственных властей. Но так оно и случится, даже если сам он после извращения этих своих функций будет справедлив и умерен. А если же он окажется чересчур несправедливым, агрессивным, полным страстей и интриг, то его существование могло бы и вовсе считаться самым невыносимым видом тирании.

Уже довольно долго идет это отделение представителей народа от самого народа. И имей те, кто задумал осуществить полное их размежевание, соответствующие терпение и способности, то все бы прошло как по маслу. Но со своей поспешностью они не смогли сохранить его в тайне: страна теперь в курсе, и заговорщикам это может выйти боком. Во время последней сессии объединение, именующее себя «друзья короля», совершило отчаянную попытку разом изменить само избирательное право, разрешив Палате общин лишать мандата любого члена парламента, противного данному объединению, не руководствуясь при этом ничем, кроме собственных симпатий: лишать избирательного права либо целые категории населения, либо отдельных личностей, и включать в собственные ряды тех, кто не был избран большинством в соответствии с законом.

Аргументы, которыми это все обосновывалось, меня не интересуют. Не было еще предмета столь подробно, логично и, по моему мнению, столь удовлетворительно обоснованного. Тех, кто не убежден уже написанным, не убедить, даже если мертвый воскреснет.

Я и сам размышлял на эту тему, однако сейчас я должен увидеть в ней лишь часть плана по введению лучшего способа правления, обозреть мотивы ее появления и вывести ее политические последствия.

Предлогом к ее введению послужило дикое желание наказать господина Уилкса. Этот господин, жестко встав в оппозицию к заговорщикам, с одной стороны стал объектом их преследования, с другой – народным любимцем. Фракция двора нападала – народ защищал, и вскоре вопрос встал уже не об этом отдельном человеке, но о мощи двух указанных сил. Итогом победы в данном столкновении было бы решение не только этого, но и другого, куда более принципиального вопроса. А оно, в свою очередь, оказало бы огромное влияние на Палату общин. Вот чего хотели достичь заговорщики: создать прецедент, который бы показывал, что народная любовь, в отличие от фавора двора, не обеспечивает государственные почести и доступ к должностям. Рьяное сопротивление любому беззаконию со стороны власти, стойкий независимый дух, стремление находить и смелость обнажать коррупцию и ошибки правительства – вот качества, необходимые тому, кто хочет попасть в Палату общин посредством всенародных выборов. Пассивность и смиренность, благорасположение ко всякому действию власти, стремление во всем ей угодить, склонность одобрять чрезмерное ее использование, нежели терпеть распущенность народа, – вот качества, проявления которых не ждут во время всенародных выборов членов парламента.

Инстинкт, толкающий людей к выбору первого, разумен, ибо человек такого склада даже при эксцессах не нарушает оказанного ему доверия, целью которого является контроль над властями. В то время как человек второго склада, даже если он умерен, не слишком будет оправдывать это доверие. А будучи неумеренным, он определенно провалит, а не защитит дело контроля над правительством. Но когда Палату общин хотели реформировать, данный принцип должен был не просто быть изменен, но перевернут с ног на голову. Так, любые ошибки, идущие на пользу власти, должны были рассматриваться законом как нечто позитивное, а наказание за них – смягчаться или вообще отсутствовать. В то время как все эксцессы свободы, стремления к народной любви или защиты прав и привилегий народа, не только следовало наказывать по всей строгости закона, но и делать это посредством произвола, который вообще уничтожает всякий предмет народного контроля. Популярность в народе должна была считаться если не наказуемой, то, как минимум, крайне опасной. Народная любовь могла привести к лишению возможности представлять народ. А ненависть народа, процеженная сквозь пару-тройку схем, могла послужить попаданию в ряды его слуг. Так преступник наказывает жертву за совершенное им же преступление. До того общественное мнение посредством все еще отчасти популярного парламента служило для короны источником великих почестей и серьезных доходов. Теперь же все наоборот: двор решает, кто получит те почести, которые должны находиться в распоряжении народа.

Спорить по этому поводу нет никакого смысла. Пример – единственный значимый аргумент в политической жизни – доказывает истинность моих слов. Ничто не изменит моего мнения о его губительном характере, пока я не увижу, что человека, во всем поддерживающего власть именно за рьяное и чрезмерное раболепство перед ней, считают неспособным быть членом парламента. Ибо сейчас за чрезмерную демократичность и, если хотите, незаконное стремление к защите народных привилегий членства как раз и лишают. В то время как противоположные действия вообще никак не наказываются. Сопротивление власти закрыло двери Палаты общин одному человеку, низкопоклонство и раболепие – ни одному.

Не то чтобы я подстрекал к народному бунту, да и вообще к любому бунту. Но, по-моему, закон должен наказывать за любые преступления пропорционально их тяжести. Законы этой страны по большей части хороши для достижения основных целей правительства, а не для сохранения присущих нам свобод. А потому все, что сделано в поддержку свободы частными лицами, более или менее, но выходит за пределы рамок закона. И за это – по закону же – они могут быть жестоко наказаны. Ничто кроме сочувствия жури присяжных не может воспрепятствовать его жесткой букве уничтожить нас. Но если закрепится привычка выходить за рамки закона, вытесняя нормальный судебный процесс – рассматривать обвинения – мнимые или реальные – в законодательных органах, превратив их в суды криминальной юстиции (так при лорде Бэконе именовалась Звездная палата), то оживет все связанное со Звездной палатой зло. Обширная и слабо ограниченная свобода действий при рассмотрении обвинений, а также волюнтаризм при наказании – вот идея криминальной юстиции, которая, по правде говоря, является чудовищем от юриспруденции. И не важно, будет ли в качестве суда выступать комитет совета, Палата общин или Палата лордов – все они одинаково будут подавлять свободу подсудимого. Подлинная цель и задача той палаты