Я ни за что не поверю, будто кто-то и вправду полагает, что господин Уилкс был наказан за непристойные публикации или безбожные взгляды, выражаемые им в личных беседах. Если бы он пал во время всеобщей охоты на пасквилянтов и богохульников, то я бы еще поверил в эти объяснения. Но когда я вижу, что годами нечестивые и, возможно, куда более опасные для веры, добродетели и порядка произведения не караются, а их авторы не осуждаются, что самые наглые пасквили на Его Королевское Величество проходят спокойно, что самые изменнические выпады на законы, свободы и устройство страны не встречают никакого сопротивления, я вынужден считать данные утверждения самыми шокирующими и бесстыжими предлогами. Никогда еще ядовитые нападки на религию и государство, публичную и частную жизнь, не потрясали наше королевство со столь невероятной и разнузданной вольницей. И это в то время, как страну трясет от попытки уничтожить одного пасквилянта – оторвать от народа его единственного любимца.

Да и не то чтобы этот порок просто прикрывается неясной и презренной безнаказанностью. Разве народ не смотрит с возмущением не только на людей, ведущих скандальную жизнь, но и на подобных им персон, чье общество, советы, пример и поддержка привели этого человека к тем самым ошибкам, ставшим предлогом для преследования, что обеспечили заговорщикам благость, честь и награды, которые только может предложить двор? Добавьте к любому иному преступлению порок низкопоклонства («foedum crimem servitutis»), и оно тут же превратится в добродетельное дело, став объектом наград и почестей. А потому, когда я думаю о методах заговорщиков, с помощью которых они раздают награды и наказания, я неизбежно заключаю, что господин Уилкс преследуется не за то, что было сделано и другими – и за что лично их наградили, – но за то, чем он отличается от них: что его преследуют за его моральные позиции, смешанные с его пороками, за его бескомпромиссную прямоту, за его непоколебимое, неутомимое и рьяное сопротивление гнету.

А потому тут не одного человека надо было наказывать и не только его ошибки осуждать. Оппозиция власти должна была отметиться хоть каким-то видом публичной опалы. Популярность, которая из такой оппозиции должна вырастать, должна была предстать неспособной к ее защите. Те качества, которые двор хотел видеть в людях, должны были полагать каждую провинность перед ним неискупимой, а каждую ошибку – неисправимой. Качества же, благодаря которым двор пришел к власти, должны были оправдывать и освящать все. Тот, кто обеспечил себе почетное место в Палате общин, должен позаботиться о том, как именно он сможет рискнуть и сохранить свой демократизм. Иначе ему придется вспомнить старую максиму: «Breves et infaustos populi Romani amores». А потому, если стремление быть популярным приводит к большим опасностям, нежели низкопоклонство, то принцип, которым живут и существуют всенародные выборы, обречен на исчезновение.

После таких вот примеров английскому народу следует подумать над тем, как именно будет формироваться Палата общин. Двор будет распоряжаться оказанием почестей, распределением должностей, размерами зарплат, будет контролировать все виды личных радостей, связанных с алчностью или тщеславием, и, что важнее для большинства господ, распространять свое влияние на всю страну благодаря оказанию всевозможных мелких услуг. С другой стороны, давайте представим себе человека, никак не связанного с двором – враждебного созданной им системе управления. Без должности, жалования и титула, без карьеры – клерикальной, гражданской, армейской, флотской – у него самого, его детей и родственников. Впустую будет его город ожидать от него распределения должностей или средств для мэрских детей, старшин и местных депутатов. Все они – на стороне его соперника от партии двора. В то время как этот самый соперник может бесконечно источать щедроты и любезности и даже проявлять гражданские чувства. Он может освобождать от налогов. Может предоставлять торговые льготы. Может освобождать от наказаний. Он может оказать тысячу личных услуг и защитить от тысячи зол. Будучи предателем интересов королевства, для своего городка он может быть благотворителем, патроном, отцом и ангелом-хранителем. Бедному независимому кандидату нечего предложить, кроме резкого отказа, жалкого оправдания или унылой репрезентации безнадежных интересов. Кроме как с помощью личной репутации, в которой его легко может превзойти соперник от партии двора, он не может продемонстрировать ничего хорошего или заполучить хотя бы одного сторонника. А если попадет в Палату, то окажется среди жалкого меньшинства. Когда он говорит, его никто не слушает. Куча голосящих креатур всем объяснят, что единственной его целью является получение мягкого кресла. И если он не обладает талантом красноречия – а это так для большинства мудрых и толковых людей в Палате, – то он окажется открыт для всех указанных проблем, не имея под рукой того «éclat», которое дает любое качественное применение красноречия. Разве можем мы придумать более обескураживающую задачу? Лишиться и без того жалкой награды популярности. Именно по причине чрезмерной защиты общественных интересов стать для большинства Палаты общин и к их удовольствию вне закона, при этом не только потеряв избирательное право, но и пережив все формы личного позора. Если такое случится, то жители этого королевства могут быть уверены: служить их интересам – честно и преданно – не будет никто. Такого не в состоянии – и не должен – выдержать ни один человек. А кто думает иначе, тот сам виноват. Власть народа в границах закона сама должна быть способна защитить каждого своего представителя, дабы тот качественно исполнял свой долг, иначе ничего сделать будет невозможно. Палата общин никогда не сможет контролировать остальные части государства, если она не контролирует саму себя и если ее члены не располагают правом выбора, которое сама Палата у них отнять не в состоянии. Если же они готовы терпеть власть волюнтаристского исключения членов Палаты, то значит, что они уже извратили всю власть, какая только у нее есть. И я не могу назвать эту процедуру противозаконной. Но она должна быть таковой, ибо подобной властью не может законно обладать ни один государственный институт.

Власть, на которую они претендуют – власть лишать членства в Палате – не была бы свободна от справедливых требований правосудия, если бы они не утвердили свой главный принцип, согласно которому ничто, кроме их собственного выбора, не может влиять на их действия. Ни один из их сообщников никогда не усомнился в качестве или уровне того преступления, на основании которого Палата общин будет исключать своих членов, ни в самой процедуре исключения, ни в ее доказательной базе. А ведь прямым следствием таких изменений будет то, что пассивное избирательное право определенного человека, на котором все и держится, будет потеряно из-за обвинения, которого никто не слышал, подтвержденного доказательством, не имеющим никакого легального статуса. Это настолько противно всему нашему строю, что я осмелюсь сказать: даже самое тривиальное право, на которое претендует подданный нашего королевства, никогда не было и не может быть отнято таким вот образом.

Данная попытка узурпации власти основана на следующем доказательном методе. Мы, мол, не пишем законов. Нет, нам такая власть ни к чему. Мы лишь утверждаем законы. А так как мы судьи компетентные и верховные, то, что мы утверждаем в качестве закона, становится таковым, даже если и не было им ранее. Это доказательство подразумевает, что раз они отталкиваются не от своей юрисдикции, то и не управляют ею: их приговоры приобретают юридическую силу не из-за согласия с законами, наоборот: закон подгоняется под приговор, а сила этого приговора есть не более чем артикулированная воля самой Палаты. Волюнтаризм ведет, законность следует, такова теперь природа и суть законотворчества.

Эти притязания подкреплены серьезной теорией. Теорией, следствия которой были доведены до предела, а взрывоопасный принцип породил соответствующую практику. Дух логики пронизывает тут все. Избиратели Мидлсекса выбрали человека, которого Палата общин исключила. Вместо него Палата выбрала человека, которого избиратели Мидлсекса не выбирали. С помощью толкования законодательной власти