кончине на счетах осталось 170 000 фунтов, которые перешли на цивильный лист нынешнего монарха. Так что даже если бы новое правление началось бы с больших, чем обычно, трат, средств для дополнительных расходов оставалось более чем достаточно. В том факте, что фонды цивильного листа должны были увеличиваться при предыдущих двух монархах – и особенно при Георге I, – нет ничего удивительного. В год он получал всего 700 000 фунтов, если, конечно, получал все, ему полагающееся. Огромное и опасное недовольство самим существованием истеблишмента и наличие подстрекаемого из-за границы претендента на трон породили множество дополнительных расходов как дома, так и за рубежом. Тогда потребовалось немало сил и средств. Сейчас же трон устойчив как никогда.

Увеличить размеры финансирования для цивильного листа и при этом задолжать по нему без специального разрешения парламента было prima facie преступлением: сами по себе министры скорее должны были утаить его от парламента, а не привлекать к нему дополнительного внимания. И, конечно, сами себя они должны были подготовить для дебатов, которые могли бы опровергнуть предполагаемую вину. Однако давление Палаты общин теперь направлено отнюдь не на них.

С другой стороны, положение Палаты общин в качестве управляющего общественными средствами должно было бы заставить ее педантично заботиться обо всех государственных расходах и досконально исследовать каждую расходную статью.

Трата предполагает, что цель траты, причина, справедливая ее необходимость появляются до, а не после самого факта траты. Никто не платит вперед и лишь потом требует счет. Ибо так были бы потеряны главные – единственно действенные – способы получить полный и справедливый расчет. Но в государственных делах есть еще одна дополнительная причина заранее знать о любой грядущей трате. Ведь данная уловка, возможно, единственное средство бесконтрольного и расточительного использования государственных фондов. Счет после оплаты не имеет никакого смысла. Однако Палате общин показалось, что все это уже устарело. Ей казалось, что парламенту подобает сначала отдать требуемую двором сумму, а уж потом – в свободное время – проверить полученные счета.

Страна, следуя оценке своих министров, сочла 800 000 фунтов в год достаточными для поддержания достоинства короны. А когда министры обратились к парламенту, заявив, что этих средств мало и что они уже должны 500 000 фунтов, разве не логично было бы для парламента сначала спросить: как так получилось, что уже выделенных средств не хватает? Или было бы несправедливо узнать, когда именно администрация успела столько задолжать, несправедливо найти и, при необходимости, наказать растратчиков? Самостоятельно начать управлять лишними или чрезмерно раздутыми расходными статьями и в будущем купировать их появление? Но счета оказались делом любопытства, а не парламента. Те из них, что действительно соответствовали парламентским требованиям, были отвергнуты или отложены в долгий ящик. Всякая мысль о контроле над ними была отринута как проявление предосудительного недоверия по отношению к королевским министрам.

После того, как все основные счета были отвергнуты, все побочные были с радостью предоставлены.

А в процессе, с превеликой добротой, Палате было объяснено, что ни один из них она не увидит вплоть до следующей сессии, а некоторые – и того позже. Но чтобы окончательно закрепить прецедент оплаты до получения счетов и тем самым задать для Палаты новое правило, вытащили бога из машины – ни много ни мало, чудотворный парламентский закон. Утверждалось, что именно по этому закону при обращении короны к Палате последняя должна немедленно обратиться к комитету ассигнований, а уже там со всей тщательностью и степенностью рассматривать и подписывать счета. Вот и получалось, что Палата без отлагательств и без счетов обращалась к комитету, дабы тщательно и степенно рассмотреть то, чего не было и в помине. После такого блеска обычного и парламентского остроумия и шутки юмора, Палата и правда обратилась к комитету и щедрой рукой проголосовала за оплату счетов.

Во всем этом есть одно обстоятельство, мимо которого пройти никак нельзя. Оплата долга по цивильному листу защищалась теми же аргументами, что и оплата государственного долга, от уплат которого зависит авторитет государства. Его оплату объявили таким же делом чести и достоинства нашего общества, и после того, как были установлены расходы того, что зовется бюджетом, министры потребовали таких денег, словно только что освободили флот или казну от трат в 500 000 фунтов. Хотя на деле траты из и без того слабого бюджета, на которые никогда не соглашался парламент, сами навлекали новый долг. Но таково теперь всеобщее представление о кредитах и уплате долгов. Неудивительно, что все оборачивается таким вот образом.

Сама Палата не думала ни как уберечься от таких ошибок в будущем, ни как наказывать за уже совершенные. Мне и самому должно было прийти в голову, что министры могли бы, пока еще занимали свои должности, дать определенные гарантии – хотя это и не защитило бы общественные интересы в должной степени. Господин Пелэм дал такую гарантию и сдержал свое слово. Но никакими клещами нельзя было вытащить из наших министров хоть что-то, что напоминало бы обещание сдерживать расходы цивильного листа в рамках, заданных парламентом. На эту их сдержанность я смотрю как на открытое заявление о том, что они как раз таки сдерживаться и не собираются.

Но чтобы окончательно все прояснить, в тронной речи, поблагодарив парламент за столь легкое решение денежных проблем короны, министры заявили обеим палатам, что они постараются ограничить расходы правительства – и в каких же пределах, спросите вы? В тех, что предписаны законом? Ни разу: «в таких пределах, которые может себе позволить честь короны».

Тем самым они задали волюнтаристский стандарт для содержания короны, который парламент определил и ограничил стандартом закона. Они под предлогом непонятной и растяжимой идеи о «чести короны» сами себе дали разрешение на всяческого рода растраты и коррупцию. И этот волюнтаристский стандарт они не побоялись представить перед обеими палатами, в то время как жалкий и неработающий парламентский акт, определивший содержание короны в 800 000 фунтов и ограничивший его именно этой суммой, пополнил собой полк устаревших статутов, бессмысленно заполняющих библиотечные полки и не приносящих народу абсолютно никакой пользы.

После такого, думаю, не найдется дурака, который бы и вправду счел, что корона хоть как-то ограничена в ассигнованиях. Ибо если министерства по закону получают 800 000 фунтов, и если по закону же все дополнительные их долги должны оплачиваться до представления счета, то, думаю, можно смело заключить, что тут имеет место вариация дохода, не ограниченного ничем, кроме средств самой страны и умеренности двора, – то есть такого дохода, которым располагают абсолютные монархии Европы. Доход этот, как сказал во время дебатов один очень одаренный человек, приравнивается к неограниченной власти над средствами фонда погашения долгов. Его влияние на государственный долг этого королевства должно быть очевидно. Ибо бессмыслен этот фонд, обязанный быть опорой всему бюджету, если министры, прикрываясь цивильным листом, окажутся в состоянии через него оплачивать любые свои долги, проводя решения об их уплате сквозь комитет, который считает себя по закону обязанным покрывать эти долги, не опираясь ни на что, кроме факта их существования.

Пятьсот тысяч фунтов – большие деньги. Но они – ничто по сравнению с тем головокружительным принципом, руководствуясь которым, парламентарии одобрили выделение этой суммы, – принципом, который можно именовать плодовитой матерью еще сотни таких же голосований. Даже ущерб государственному долгу кажется не такой большой бедой в сравнении с ущербом общественной морали и крепости строя, нанесенным открытием бездонной бочки коррупции зафиксированным принципом оплаты долгов по цивильному листу постфактум. В случае если способность волюнтаристской отмены действия одного закона, а также необходимость оплачивать долг цивильного листа по другому закону, останутся незамеченными, то они приведут к такой практике кнута и пряника, что парламент сам станет наилучшим придатком и инструментом волюнтаристской власти, который только способен помылить человеческий ум. И это не прошло незамеченным. Между народом и его представителями начались конфликты. И основной их причиной является фракция двора.

В таких проблемах легко может запутаться даже самый мудрый человек,