Но Корнилову понравилось всеобщее обожание. Он стал вести себя независимо. В середине августа, на московском Государственном Совещании, затеянном Керенским как альтернатива и противовес Советам, в центре внимания прессы и публики оказался не глава правительства, а главковерх, произносивший весьма решительные речи о восстановлении боеспособности армии и о единовластии правительства на срок до выборов Учредительного Собрания.

Эти требования разделял и Керенский, но с Корниловым вели свою игру и снабжали его деньгами правые заговорщики, которые добивались гораздо большего: установления военной диктатуры, способной навести в стране порядок.

Развернувшиеся вскоре события получили в советской историографии название «корниловщина». И тогда, и впоследствии они трактовались очень по-разному.

Фабула корниловского путча выглядит довольно загадочно.

25 августа (7 сентября) верховный главнокомандующий вдруг отдал приказ кавалерийским частям под командованием генерал-лейтенанта Крымова, известного своими правыми взглядами, двинуться с фронта на Петроград. Это были наиболее дисциплинированные полки, в том числе так называемая Дикая дивизия, где в основном служили выходцы с Северного Кавказа. У Крымова был приказ привести в повиновение и разоружить столичный гарнизон, а также разогнать Петросовет. В городе следовало объявить осадное положение, запретить демонстрации и ввести цензуру. По плану войска должны были прибыть в Петроград 28-го.

26 августа министр-председатель Керенский объявил на заседании правительства, что произошел мятеж реакционной военщины, и потребовал для себя диктаторских полномочий. В Ставку была отправлена телеграмма Корнилову с требованием немедленной отставки.

27 августа Керенский выступил с обращением к народу и объявил отечество в опасности. Двое из командующих фронтами — генерал Клембовский (Северный фронт) и генерал Деникин (Юго-Западный) — заявили, что поддерживают Корнилова; остальные командующие сохранили верность правительству, то есть в высшем армейском руководстве произошел раскол.

28 августа Советы поддержали правительство и провели в столице мобилизацию рабочих, выдав им винтовки. Из тюрем были выпущены арестованные большевики, активно включившиеся в сопротивление путчу. В двигающиеся на Петроград полки отправились пропагандисты.

29 августа железнодорожники блокировали подъезды к столице. Части Крымова остановились. Среди солдат под влиянием большевистской агитации начались митинги. Утратив управление войсками, Крымов отправился к Керенскому оправдываться и после беседы с глазу на глаз застрелился. На этом, собственно, мятеж и закончился. Два дня спустя Корнилов и его ближайшие помощники были арестованы без сопротивления.

Всё это, конечно, выглядело очень странно. После ультимативной телеграммы Керенского 26 августа Корнилов — вместо того, чтобы ускорить движение на Петроград — всего лишь выпустил публичное обращение, в котором назвал обвинения в свой адрес «сплошной ложью» и «великой провокацией, которая ставит на карту судьбу отечества». Если бы вместо препирательств он действовал решительно, путч (если это был путч) несомненно удался бы и в России установилась бы жесткая военная диктатура.

На самом деле выступление Корнилова было заранее согласовано с министром-председателем. Еще 20 августа Керенский принял тайное решение ввести в Петрограде военное положение, для чего Корнилов обещал прислать с фронта надежные войска. Они должны были разоружить просоветский гарнизон и окончательно устранить «левую угрозу».

21 августа немцы прорвали Северный фронт и взяли Ригу, что вызвало настоящую бурю в газетах, требовавших навести порядок в армии, которая так плохо сражается. Момент выглядел идеальным.

Но после того, как Корнилов начал действовать, Керенский вдруг повел себя явно не в соответствии с планом. Что именно произошло, в точности неизвестно — вернее, каждая из сторон впоследствии утверждала свое. Корнилов жаловался на «провокацию», Керенский многословно и путано писал о своем «потрясении» — якобы корниловский демарш стал для него громом среди ясного неба.

Верить здесь скорее следует прямодушному Лавру Георгиевичу, а не изворотливому Александру Федоровичу. Очень вероятно, что Керенский узнал (или заподозрил), что генерал не желает ограничиться ролью исполнителя и намерен сам стать диктатором. В окружении главковерха действительно строились планы нового формата власти, где Керенский займет второе место после Корнилова. Главному «спонсору» заговора Алексею Путилову предназначался портфель министра финансов.

Вполне возможно и другое: Керенский действительно осуществил провокацию с целью добиться от правительства диктаторских полномочий и заслужить славу «спасителя революции». Во всяком случае, именно так выглядит его поведение. В мемуарах написано: «Я заявил, что считаю возможным бороться с поднятым мятежом лишь при условии, если мне будет передана Временным правительством вся полнота власти». Это и произошло. Керенский легально получил диктаторские полномочия и одновременно устранил «правую угрозу», а левые были разгромлены еще в июле.

Но если так, хитроумный план не учел одного обстоятельства. Диктаторские полномочия мало чего стоят без реальных инструментов их осуществления, а у Керенского, вроде бы соединившего в своих руках все «силовые» рычаги, на самом деле не было настоящего контроля ни над армией, ни над столичным гарнизоном.

После мятежа ситуация стала еще хуже. Во-первых, без Корнилова дисциплина в войсках окончательно расшаталась. Во-вторых, большевики не только вернулись, но и очень укрепили свои позиции — особенно среди солдат. В-третьих, рабочие отряды, мобилизованные для отпора Корнилову, так называемая Красная Гвардия, не стали разоружаться. У Петросовета, которому они подчинялись, появилась собственная армия, пусть не очень боеспособная, но все же более надежная, чем у Временного правительства. Сам же Совет — в значительной степени под воздействием августовских событий — окончательно большевизировался.

В сентябре и октябре обозначилось новое противостояние: с одной стороны диктатор Керенский, с другой — большевики во главе с Троцким, который теперь возглавил Петросовет. (Ленин по-прежнему прятался в Финляндии и лишь слал оттуда в ЦК призывы к вооруженному восстанию).

Оба лагеря развернули лихорадочную деятельность, готовясь к столкновению.

Большевики захватывают власть

Керенский учредил «временный чрезвычайный орган» — Директорию из пяти человек, как во Франции после расправы над тогдашними «левыми», якобинцами. Это встревожило демократическую общественность, которая заподозрила, что созревает новый Бонапарт. Чтобы расширить базу поддержки и сплотить вокруг себя все демократические силы, Керенский созвал Всероссийское Демократическое Совещание, на котором, в отличие от Петросовета, большевики должны были оказаться в меньшинстве. Так и вышло. Большевики покинули съезд, вследствие чего не попали в состав Временного Совета, которому предстояло функционировать в качестве парламента до выборов в Учредительное Собрание.

Непопулярный проект Директории Керенский заменил на новый формат правительства, в котором собрал умеренных социалистов, кадетов и беспартийных военачальников — военного министра генерала Верховского и морского министра адмирала Вердеревского. Оба имели репутацию «демократов».

Эти маневры были бы эффективны в нормальной политической ситуации, но в канун неминуемого столкновения с большевиками только ослабили власть. Во Временном Совете все фракции немедленно друг с другом перессорились, а «демократические» министры-силовики не могли восстановить дисциплину в