подъем в семь утра, так что самое захватывающее занятие, что я могла себе позволить, – это поехать домой и полистать ленту в соцсетях. Вот только Кларисса, похоже, воскресила во мне восемнадцатилетнюю девчонку, которой теперь отчаянно хотелось выкинуть какой-нибудь фортель, достаточно крутой, чтобы произвести на нее впечатление.

– Не знаю, – пожала я плечами. – Мне завтра рано вставать. Мои друзья устраивают у себя тусу, но я сама, честно говоря, не…

– Отлично! – обрадовалась она. – Погнали. Не то я в этой квартире сдохну. – И, очевидно, заметив выражение моего лица, добавила: – Не бойся, мои не обидятся: Анна будет только рада, что мы поладили, а отцу вообще пофиг.

Я отчаянно искала отговорку. Упомянутых друзей вряд ли можно было считать подходящим вариантом. На самом деле там была ровно одна подруга – Саломе, (ее-то я, между прочим, и променяла на этот самый ужин), а устраивал вечеринку парень, с которым у меня однажды случилась короткая, но весьма ударившая по самооценке интрижка.

– Не могу же я оставить здесь велик – мне утром на работу.

– Ой, да ладно! – отмахнулась она. – Ну приедешь на метро да заберешь его!

Мне очень хотелось найти в себе силы воспротивиться – но становилось понятно, что в конечном счете придется согласиться.

– И еще это очень далеко, – я сделала последнюю попытку. – Они живут на том старом складе, в Обервилье, за bord périphérique[47].

– Да ведь Париж крошечный! – решительно отвечала она. – Тут вообще все близко.

* * *

Это был мой второй звонок Саломе.

– Юго говорит, что сейчас за вами приедет. Ждите его там! Вы ведь у заправки, да?

Сойдя с поезда, мы уже полчаса как бродили по окраине, похожей на антиутопическую промзону: тут и там мерцают дешевые неоновые вывески chickin и tabac, невзрачные терраски под выгоревшими на солнце бордовыми тентами, пластиковые стулья и реклама прохладительных напитков; мужчины молча курят, играют в лото и смотрят бесконечные футбольные матчи с почти выключенным звуком.

– Выходит, это парижский аналог Детфорда? – спросила Кларисса.

– Почти, – ответила я, мечтая, чтобы поскорее приехал Юго и мы перестали бы так громко говорить по-английски. На нас и без того уже пялился, жуя жевательную резинку и ухмыляясь во весь рот, мужик с бензоколонки. Время от времени он произносил пару слов на ломаном английском с сильным акцентом: beauty girls[48], или how are you[49], или, что еще обиднее, oh my God![50] Я вежливо кивала, медленно закипая изнутри.

Наконец приехал Юго – невыносимо привлекательный на своем стареньком синем велике. С нашей последней встречи он успел побриться наголо, но благодаря своему типично галльскому лицу – оливковая кожа, полные губы, квадратная челюсть – выглядел еще сексуальнее.

– Леа́! – крикнул он, элегантно встав на одну педаль. – Ты просто обязана купить велосипед!

«Да уж, – подумала я, – похоже, надо запастись терпением».

Из уважения к Клариссе говорили мы по-английски – хотя в какой-то момент у меня закралось подозрение, что основной причиной было желание парней повыпендриваться. Когда она похвалила лингвистические навыки Юго, тот, пожав плечами, ответил:

– По-моему, в наше время и в нашем возрасте просто неприлично не говорить по-английски. Разве в современном мире можно без него прожить? Все должны говорить по-английски.

Мы с Саломе скептически переглянулись. Юго был сыном дипломатов, учился в школах по всему миру – естественно, ему было не понять, как можно обходиться без английского.

– Ouais. Grave[51], – живо отозвался его сосед по квартире Клеман.

– А может быть, отказ от английского – своего рода форма протеста, – предположила Саломе, чей второй родной язык – креольский – никогда не пользовался таким почетом.

Клеман, торопливо глотая дым и спеша продемонстрировать свои успехи в освоении английского, возразил: он понимает ее точку зрения, однако в наше время национализма и политической разобщенности необходимо отдать предпочтение наиболее простым каналам коммуникации.

– Только пусть они будут простыми для всех, – припечатала его Саломе. Юго не оценил иронии.

– Классный трек, – заметила Кларисса, наслаждаясь обстановкой. Ребята жили в переоборудованном промышленном здании. Это было огромное открытое пространство с парой антресольных этажей, разделенное на комнаты с помощью занавесей, что создавало эффект уединенности. Бетонный пол был устлан выцветшими персидскими коврами, с огромных балок свисали вьющиеся растения. Повсюду пластинки и велосипеды. Профессиональная акустическая система. Клеман, конечно же, был саунд-художник и сам себе продюсер.

– Il y a un peu trop de basse par contre, Hugo[52], – произнес он театральным шепотом, затем повернулся к Клариссе. – Правда? Спасибо, это я смиксовал!

Я стояла с бокалом дешевого вина в руке, без всякого стеснения роясь в книгах, – как вдруг почувствовала, что сзади кто-то подошел.

– C’est fou[53], – тихо сказал Юго, – мы же не виделись уже столько лет!

Знаю, подумала я, и хорошо бы нам вообще не встречаться. Ибо последняя наша встреча обернулась катастрофой. Он пригласил меня к себе на «Маргариту» (а я тогда невинно решила, что речь о пицце). После трех бокалов я была так пьяна, что руки и ноги почти меня не слушались. Последнее, что помню, это как умоляла его поставить песню Gracias a la vida[54], а потом, сидя на полу его гостиной, пыталась сквозь слезы подпевать на испанском (плакала я не столько из-за песни, сколько от того, что узнала, что Юго спит с моей соседкой).

Улыбнувшись ему, я нервно провела рукой по волосам.

– Да, давненько не виделись.

Он, не мигая и без тени смущения, уставился на меня.

– Я соскучился, – сказал он, касаясь моей руки.

«Не обращай внимания на мурашки, – мысленно приказала я себе. – Ради всего святого, забей на мурашки».

– Эй, mec[55], – позвал Клеман, – забьем еще petard[56]?

– Есть идея получше, – ответил Юго, не сводя с меня глаз. – Организуй нам что-нибудь посерьезнее.

* * *

«В общем, произвести впечатление на Клариссу удалось», – сказала я собственному отражению в зеркале ванной комнаты (между прочим, удивительно привлекательному, даже с плотно сжатой челюстью и расширенным зрачками). Я только что вдарила и теперь ощущала, как по гортани сползают едкие капли. Из-за соседней двери доносился ее смех. Теперь она считала меня неординарной и свободолюбивой бунтаркой. Тут, осознав, что мое отражение оскалило зубки, я сменила выражение лица на более соблазнительное и, как мне казалось, приятное. Юго, вне всякого сомнения, хочет со мной переспать. Этот идиот слушал с открытым ртом даже мой совершенно бессвязный монолог о том, что доказательства существования Бога можно найти в отблесках заката и фразах из песен. Переспать с ним, ничего не чувствуя, – вот что могло бы стать актом высшего возмездия за то, как он обошелся с двадцатилетней мной. По сути, это был мой священный феминистический долг. Я собрала волосы в пучок на макушке, вытащив по бокам парочку продуманно небрежных прядей. Одно из преимуществ молодости состояло в том, что мне не требовалось высыпаться перед работой.

Когда я вернулась в гостиную, Клеман воодушевленно показывал Саломе и Клариссе кучу шариковых ручек и обрывков рекламных буклетов страховых компаний, называя это заготовкой для своей инсталляции.

– Так ты работаешь в лондонской галерее? – обратился он к Клариссе. – Блин, да это же просто зашибись!

– Так в чем именно заключается твой художественный манифест? – машинально спросила она.

Юго меж тем, сидя за ноутбуком, организовывал нам звуковое сопровождение.

– Садись рядом, – велел он. Я повиновалась. – Кайфуешь?

– О да! – с жаром кивнула я.

Слова вылетали изо рта слишком быстро, выдавая степень моего опьянения. Юго ухмыльнулся и потрепал меня по щеке.

– Ты все так же очаровательна и мила, – прошептал он, притянув мое лицо к своему. От него пахло пивом и табаком, и я ощутила мочкой уха его теплое дыхание. – Знаешь, я по-прежнему часто думаю о тебе.

Мы оба знали, что это ложь: если верить его страничке, вот уже почти четыре года он встречался с привлекательной блондинкой.

– Я тоже, – с моей стороны вранье было частичным: я периодически думала о большинстве парней, с которыми спала.

– Petit soleil[57], думаю, сегодня тебе стоит остаться, – проговорил он, целуя меня в мочку и зарываясь пальцами в мои волосы.

* * *

Позже, когда все мы спустились, Юго скрутил самокрутку.

– Атмосфера тут и правда странная, – согласилась Кларисса, глубоко затягиваясь сигаретой Клемана. – Полиция кругом, сумки проверяют…

– Это потому что мы, по сути, стали полицейским государством, – хмыкнул Клеман. – 13 Novembre – putain de Nuit des Longs Couteaux[58].

Юго,