Мучительно долгий школьный день подходил к концу, и, когда прозвенел звонок с последнего урока, Сережа ощутил двойное облегчение. Наконец-то он скажет Тане, что, может быть, у него получится отгадать загадку, если она согласна будет с ним встречаться чаще.

В полдень солнечная, почти сверкающая погода сменилась на серую и сырую, словно царевна из сказки вдруг превратилась в лягушку. Именно такой лягушкой чувствовала себя Даша. Она ехала домой на троллейбусе, переполненном до отказа, и не могла сосредоточится ни на своих мыслях, ни на воспоминаниях о событиях недавно ушедших дней. Удушливая теснота в транспорте начинала пробираться в ее душу, обручем стягивала горло и, если можно было освободится от этого чувства, то само освобождение было бы сравнимо с водопадом горячих слез. Даша не стерпев удвоенного напора, исходившего снаружи и изнутри, сошла раньше, не доехав три остановки. На улице оказалось больше пространства для того, чтобы размышлять, но она решила им пренебречь. Все было новым: новый мальчик – новый интерес и странное, необъяснимое желание нравится только ему, а все остальное, включая учебу, подруг и, самое главное, соревнования, медленно и верно теряло свой смысл.

Даша перешла мост, под которым текла не река, а цветной поток гудящих и равнодушных к воздуху машин, и теперь она проходила мимо многочисленных магазинчиков, так сладко манящих своими витринами с конфетами и воздушным безе. Она проголодалась, ей захотелось съесть огромное пироженое. Выбрав магазин с кафетерием, Даша направилась к желанной сладости.

– Мне вон то, с розочкой, – сказала она симпатичному юноше-продавцу с удивительно ярко-голубыми глазами и пушистыми ресницами. Он ослепительно улыбнулся, затем, повернувшись к ней спиной, аккуратно, с наигранной бережливостью положил пироженое на деревянную лопаточку. Помимо красивых глаз, у него были длинные волнистые волосы темного цвета, которые слегка переливались на свету, и, казалось, что он играет в какой-нибудь рок-группе, обязательно, на бас-гитаре.

– Вот, пожалуйста, – отдавая ей пироженое, сказал он.

– Спасибо, – ответила тихо Даша. И уже, подыскивала взглядом свободный столик, расплачиваясь за еду, но в тоже время замечая, как парень не перестает пристально на нее смотреть.

– Даша, ты помнишь меня? – криво ухмыляясь спросил он. Она нахмурила брови.

– Я Стас.

Даша вспомнила, как однажды Костя ушел из дома, поругавшись с отцом. Брат тогда сказал, что он имеет право на собственное мнение, а потом исчез из дома на целую ночь. Поиски папы и нервы мамы не смогли его вернуть в течении двух дней. В итоге у Кости появились новые друзья, в том числе и Стас Мишуров, которого почему-то звали Майк.

– Кажется, припоминаю. Давно тебя не было видно.

– Я уезжал на некоторое время, но теперь вот работаю. А как Костя?

Даша достала из сумки маленький блокнот и ручку и очень быстро, почти деловито проговорила:

– Сообщи свои координаты, иначе братишка мне не простит того, что я видела тебя и адреса твоего не узнала.

– Я сам могу позвонить.

– Нет. После ваших там «сейшенов»... – намекала она.

– А, понятно. Ладно, записывай. Кстати, ты прямо таки киска.

Не сказав ни слова, Даша начеркала в блокноте «местоположение» Стаса и отправилась к самому дальнему столику. Он крикнул ей в след так, что сидящие за столиками обратили на миг свое внимание в их сторону:

– Даша! Можно я угощу тебя апельсиновым соком?

Она не ответила, подумав: «Черт длинноволосый. Надо же было встретить его!».

Тем временем Сережа проводил Таню до дома, подождал немного ее у подъезда, потом вновь наслаждался ее тихой компанией. Таня взяла на прогулку Ларсона, и они втроем бродили по улицам. Он рассказывал ей разные «странные» истории, она ему – о своих волшебных снах, но больше молчала все-таки она. О чем же думала Таня Левина? Почему она не открывала для Сережи тайну своих миров?

– Ты, наверное, молчишь, потому что тебе не интересно меня слушать, – грустно, как бы случайно, сказал Сергей. Она вдруг тихо рассмеялась.

– А как еще слушать, как только не молча?

Сережа был удивлен этому ответу. Она так просто говорила и, казалось, она знает ответы на все вопросы.

– Я разгадал твою загадку, но скажу ее после... Может быть, на вечере.

– А ты уверен, что правильно? – лукавила Таня.

– Не знаю.

– Если хочешь, скажи сейчас, а я оценю верно или неверно. И об отгадке ты узнаешь также на вечере.

Но Сережа не поддался на эту уловку и придумал свою:

– Зачем тебе нужно какое-то слово? Ведь ты его уже знаешь, а я только догадываюсь.

И он опять услышал ее журчащий смех, сквозь который выяснилось, что Таня сама не может разгадать эту мучающую, как вышло, их обоих загадку.

– Вот это да! – восклицал он, – Почему же ты тогда сказала, что нет загадки проще?!

– Ладно, Сережа, на самом деле, я сама ее выдумала. Она смотрела на него, ожидая той обычной реакции, с которой сопровождалось ее общение с другими людьми. Таня ждала недоумения или на худой конец громкого смеха над ее странностями. И на этот раз произошло то же самое, что и всегда: Сергей от души смеялся. Но как же проста была эта сцена! Никто бы не догадался, зачем нужна была эта загадка. Она совсем не хотела, чтобы Сережа разгадывал ее, она уже давно привыкла к тому, что ее не понимают.

Они распрощались, договорившись встретится после обеда. Договор произошел по просьбе Сергея, Таня не могла отказаться, ведь она где-то в глубине смутно предчувствовала, что он ищет в ней больше друга, нежели девушку, которая после нескольких усиленных знаков внимания должна была непременно с ним встречаться. В самом деле, Сергей как никогда верил, что наконец-то нашел свою героиню, Царицу Ветров.

Но, может быть, его воображение оказалось столь воздушным и сильным, что даже сам ветер вряд ли развеял бы желание забыть о себе и обо всем на свете. И он мечтал все больше и больше погружаясь то в мир волшебных эльфов, то в океан красок, где призрачные цвета сменялись яркими, почти ослепительными тонами. Сережа верил, что если бы он тогда решил пойти на Осенний бал, то многое упустил бы и , возможно, никогда не узнал бы настоящую Таню. Однако он напрочь отказывался свернуть с того коварного пути, по которому его вело собственное воображение, а она все же пока не хотела и думать о том, как высоко забрался он по своим мыслям, опираясь лишь на чувства и мечты.

Чистое осеннее утро нежными лучами охватило комнату Даши. Медальон Якумамба изумрудно переливался , играя тенью и светом. На стене, в самом центре висел рисунок, принадлежащий теперь только ей, потому что принести его на школьный вечер было бы неменьше, чем преступление. Эта нарисованная осень и заброшенный театр, который для Даши казался совсем не естественным для такой осени, почему-то притягивали ее взгляд, как магнитом. Может быть, от того, что у Даши была иная осень, непозволяющая ей долго тосковать и расслабляться.