мира на бедной землеБывало что лира лежит на столеБывало играешь бывало поёшьИ правды не знаешь и ложью живёшьНо мы уплываем в блаженный крайИ это есть благо. Запомни и знай

«Я крикну радостное «Лена»…»

Я крикну радостное «Лена»!Она мне кинется в объятьяИ плакали мы постепенноИ я кусал кусочек платьяИ было нежно и безумноТак как росли сады в апрелеМолниеносно и бесшумноНо вовсе безо всякой цели……………………………………Теперь о подоконник утромТоскливо бьёт нью-йоркский дождьЯ просыпаюсь рано – смутноНа полумертвеца похожВ аллею рук её не вхожЯ бледный шут из старой сказкиОна косматых тыщу рожРукою гладит без опаскиОна себя им отдаётИ потому что те косматыЗвериный требует народМоей души – бесценной платыЯ крикну «Лена – я же тот!»Она мне кинется в объятьяО, брось печальный идиотТы не кусал кусочек платья

«Собственно я конечно не знаю…»

Собственно я конечно не знаюМожет она или не можетСудьба эта может или не можетМеня схватить за белые рукиИ повести в тонкосложные мукиЯ-то конечно имею целиТолько помешан на этом телеНа этой пятке на слабой грудкеЦели мои откровенно гадкиМысли мои откровенно жуткиИ сочиняя тебя из влагиИ покрывая тобой бумагиЯ-то конечно и верно знаюЧто и кого я в тебе открываюТы есть мохнатый и острый дьяволТолько что спим под одним одеяломКажется город американскийВетер и дождь. Океан гигантскийРядом лежит укрупненно влажныйТолько она не рассказ бумажныйСтрашная явь на моей подушкеБледные дьявола бледны ушкиДьявол скитается вечерамиПудрой покрыт. Облечён чулкамиШёрстку скрывают тонкие тканиВ мире мужчин собирает даниНа после полуночи входит дьяволИ заползает под одеяло

Мой отрицательный герой (1976–1982)

«Мой отрицательный герой…»

Мой отрицательный геройВсегда находится со мнойЯ пиво пью – он пиво пьётВ моей квартире он живётС моими девочками спитМой тёмный член с него виситМой отрицательный герой…Его изящная спинаСейчас в Нью-Йорке нам виднаНа тёмной улице любой.

Лето 1978

По вечерам я пил чаиВдыхая лист китайский чайныйИ думал глупости своиМир посещая узкий тайныйЯ был восторженно одинИ если что-то волновалоТо это книга задевалаИли случайный господинСлучайно порешив гулятьЯ в Грейси-парк ходил без делаДетей там наблюдал несмелоМечтая с ними поигратьВпотьмах исследовал дорожкиКак был учитель старый школьныйПорой прелестнейшие крошкиМеня бросали в жар невольно

Крым

Вы помните того индейцаКоторый не на что надеится…?Вы помните Бернар ту СаруКоторая жила и стала старой…Вы помните волну и звуки бугиВ пятидесятые на югеТогда вдруг Крым украинским вдруг сталХрущев сказал. Никитушка сказалУкраинскими стали пароходыДеревия тропической природыВдруг резко отошли к УэСэСэРИ скалы что похожи на химерЯ в это время корчился во чреве школыПодросток был я невеселыйЯ позабыл ловить как пчёлЗанятий новых не обрёлКак бы меж стульев я сидел в те дниПодростки – мы всегда одниМы на расстрел приходим в наши школыОдни непоправимые глаголыЛетают в воздухе соляной кислотыУчителя погружены в мечтыДиректор Сталину удачно подражаетИ первоклассницу в руках сжимаетА наверху проклятые часыКак бы для времени весыНе бьют, но каждый озирается на нихИх звук нам грозен, хоть и тихДа и сейчас в мои тридцатыеЧасы мешают мне проклятые…Люблю я Крым в виньетке чайных розСухой поселок КоктебеляГде я сидел как бы ЕмеляНа море глядя под откосГде пограничники гвардейцыЛитературных ловят дамМы все по сути коктебейцыЗемли я этой не предамВесь полуостров обожаемыйстоит передо мною отражаемыйМоей весёлой памятью поэтаЯ не одно провёл там летоНо лица женские смешались в улыбаниеВ него же перешло страданиеА вечера безженские унылыеТе в памяти погибли хилые………………………………Приятель мой читает Роб-ГрийеА я в кино иду и жду в фойеДвор проходной писательского клубаПостроенный когда-то грубоВокруг благоухают жёны знаменитыеИ поэтессы ныне уж забытыеСтоят жестикулируя рукамиНе верите – езжайте сами…Был Крым – наверное и есть на местеВ Америке как в БухарестеПо окончании войныМеняют деньги на штаныЗаботы их здесь прохиндейскиеСоздать компании злодейскиеИнкорпорейшены фондейшеныСпешат и дети и старейшиныЯ думаю о них что варвары ещёИ потому так любят денег счётИ поглощение еды в столовой белойЧто скушно расе постарелойПридёт их время тоже вскореВ междоусобной дикой ссореИх дети бизнес вдруг запрезираютПо-русски даже застрадают…Появятся другие интересыЛюблю я Крым и не люблю ОдессыАмерика – Одесса же сплошнаяВульгарная страна, неразвитая.

«Геринг даёт пресс-конференцию в душном мае…»

Геринг даёт пресс-конференцию в душном маеПобедившим державамЧьи корреспонденты гордо выпытывают егоВ маршальской фуражкеВ кресле поставленном прямо в травуБотинки у Геринга в траве утонулиТяжёлый микрофон старого стиля стоит на низкомстолеБуйствует зелень на заднем планеЛомит и прёт уже побеждая войнуГорячо и жаркоИ Геринг держится грустноПобедоносные прошлые летаСтучат сапогами в его голове(А также любовницы, жены и ветви цветов и деревьевИюли и августы и на оленей охоты)…Упрячут опять от зелени в темный уголГеринг не Геринг………………………………Стоят офицеры, сидят.Иные в касках. Другие в фуражкахТретьи подставили волосы ветруВоенные корреспонденты – грубые как слоныЧто они понимаютЧто мы все понимаемПростите меня за вмешательство – маршал покойный ГерингОднако я менее склонен сочувствовать голым трупамИз другой фотографии – рядом в газете «Пост»Чем Вам – мяснику. негодяю. эсэсовцу. наци.Чем Вам – маршал ГерингКоторый как будто причина второй фотографии(Я имею в виду голые трупы)……………………………Хорошо вот так вотВойну проигравшиСесть в старом креслеБотинки воткнуть в травуОтвечать им негромко – корреспондентамУстало как после работ землекопныхВ мундире в шитье в этой Вашей Герман фуражке…Ну удавят – удавятЗато как по Европе шагали…На том свете наверное пахнет мышамиА походка-то маршал ух как хороша хороша…………………………………И думаю пахнут духами и потом слегкаПодмышки немецко-австрийских женщинИ возле Дуная и РейнаЦветут разлохматясь цветы

«Ветер. Белые цветы. Чувство тошноты…»

Ветер. Белые цветы. Чувство тошноты.Ветер. Понедельник. Май. Недопитый чай…Это я или не я? Жизнь идёт моя?Книги. Солнце на столе. Голова в тепле…Или этот натюрморт вдруг придумал чёртЧёрт придумал. После взял – заковал в металлИ Нью-Йорком окружил. И заворожил.А в середине господин. Он же – блудный сынБлудный сын сидит в окне. Ищет истину в винеЧто-то делает рукой. С левою щекой…– Милый близкий блудный сын. Ты опять одинНа сколь долгие года? Может навсегда……………………………………

«В краю поэмы и романа…»

В краю поэмы и романаВсегда бывает хорошоВ лесах охотится ДианаМеркурий радостный прошёлИ на груди у АполлонаУснула рыжая сестраТак было всё во время о́ноУ греко-римского костраК утру натягивали тогиИ грели сонные телаИ были Боги – Жили БогиЛюбовь и ненависть была………………………В дневном пожаре, в тяжком гореВ Египет проданный я плылИ Афродиту встретил в мореИ Афродиту я любилМолился ей среди пиратовПытался пальцы целоватьОна смеялась виноватоНо изменяла мне опятьОна на палубе лежалаМатросов зазывая вновьТекла по палубе усталоМоя расплавленная кровьСмеялись воды. Рты смеялисьСмеялись крепкие телаДельфины горько удалялисьИх помощь временной былаНе умирая в божьей волеПривязан к мачте я стоялВо тьме ночной агентства «Золи»Пустые окна наблюдалОна являлась на машинахОна шаталась и плылаВся в отвратительных мужчинахИ шляпка набекрень былаЯ так любил её шальнуюГордился что она пьянаЧто в красоту ей неземнуюДуша неверная данаЯ был поэт её и зрительПривязан к мачте я стоялГлядел как новый похитительЕё покорно умыкалСмеялись воды. Рты смеялисьВдали Египет проступалИ двери туго затворялисьИ в верхних окнах свет мелькалЯ шёл один, я был в экстазеИ Бога я в себе узналОднажды на зелёной вазеЕго в музее увидалОн там сидел простоволосыйИ дул в надрезанный тростникКак я скуластый и курносыйМой древнегреческий двойникДа он любил её больнуюИ ни за что не осуждалИ только песню еле злуюОн за спиной её играл

«Вот я скитаюсь в могучих кварталах эпохи…»

Вот я скитаюсь в могучих кварталах эпохиЯ не достиг (я расту) потолка моей жизниЛюди собаки пейзажи – неплохиПереносимы газеты дома пешеходы и вдруг налетевшие бризыВ двух зоопарках живут шимпанзе и тюлениМатери тупо глядят прижимая младенцевДети орут. Все мы ищем партнёра по лениЛечь. развалиться. лежать. никогда не одетьсяКто это так вам надул ваш живот – молодая?Он ли прыщавый с немытым акцентом – принц Бруклин?Этих объятий не мог позабыть с четверга яЖёлтые шеи. кривые мне помнились рукиЛюди стареют и всё человечество сразуВремя прийти нам на смену жукам или крысамБог нас смахнёт со стола как простую заразуТак-то мой друг, мой единственный Эдичка-рыцарь.

«Люди. ноги, магазины……»

Люди. ноги, магазины…Все изделья из фасонаИз стекла и из резиныПродаются монотонно…………………Непреклонною рукойСвоё личице умойСоберись поутру строгоТы Елена. вот дорогаУходи куда-нибудьВ чёрный хаос выбран путь.Дура-девица. тогдаБыли лучшие годаИ у тебя и у меняБыл разгар земного дня.Ну а ныне эти людиДля которых моешь груди– Беспросветные лгуны…Не из нашей тишины –Не из нашего отрядаТы ошиблась – моё чадоСверхвозлюбленноеЧуть пригубленноеПотерял тебя навекЭдька – смелый человекЭдька умный. Эдик грустныйЭдичка во всём искусныйЭдинька вас в каждом снеВидит словно на лунеТам вы ходите полянойВ пышном платье. Рано-раноИ в перчатках полевыхЭдинька находит ихИз травы их подымаетИ целует и кусаетИ бежит к тебе – кричит…Добрый дядя – тихий жидНа горе в очках стоитИ губами улыбаетсяОн любуется. качается…Там есть домик в три окошкаЯблоко висит. блестит«Хватит бегать – моя крошка».Произносит добрый жид«Ну иди обедать детка!»Детка – длинною ногойСквозь траву шагая меткоНаправляется домойС нею дикие собакиЯ последний прибежалИ за стол садится всякийИ целует свой бокалТак мы жили. Нынче ужинЯ один съедаю свойИ ни я ни жид не нуженДеве с легкою ногой…………………………Чтобы вас развлечь – малюткаЯ всё это написалЭдька знает – жизнь-минуткаЖизнь – мучительная шуткаЛишь