что ветряная мельница

Там на пригорке нас манит во сне?

Ведь все равно ничто не переменится

Здесь, на чужбине, и в моей стране.

И оттого, что у чужого домика,

Который, может быть, похож на мой,

Рыдая, надрывается гармоника, —

Я все равно не возвращусь домой.

О, я не меньше чувствую изгнание,

Бездействием не меньше тягощусь,

Храню надежды и воспоминания,

Коплю в душе раскаянье и грусть.

Но отчего неизъяснимо-русское,

Мучительно-родное бытие

Мне иногда напоминает узкое,

Смертельно ранящее лезвие?

«Какая ночь! Какая тишина…»

Какая ночь! Какая тишина!

Над спящею столицею луна

Торжественною радостью сияет.

Вдали звезда неясная мерцает

Зеленым, синим, розовым огнем.

И мы у темного окна, вдвоем,

В торжественном спокойствии молчанья —

Как будто нет ни горя, ни войны —

Внимаем вечной песне мирозданья,

Блаженству без конца обручены.

«Как Пушкин, в снежном сугробе…»

Как Пушкин, в снежном сугробе

Сжимающий пистолет —

В последней напрасной злобе

На столько бесцельных лет…

Как Лермонтов на дуэли,

Не отвернув лица…

Как Гоголь в своей постели,

Измучившись до конца…

Как Тютчев, в поздней печали,

С насмешливой простотой…

На позабытом вокзале,

В беспамятстве, как Толстой…

Не стоит думать об этом —

Может быть, пронесет!

Или ничто не спасет

Того, кто рожден поэтом!

Лидия Алексеева

(1909–1989)

«Адам и Ева изгнаны из рая…»

Адам и Ева изгнаны из рая

В пределы скорби, страха и забот.

Здесь смертью веет тишина ночная

И солнце лаской смертоносной жжет.

Весь дикий мир дарован нам на муку,

На черный труд. А горестный покой, —

Когда сжимаешь любящую руку

Усталою и любящей рукой,

Когда, без слов всю душу отдавая,

Родным и скудным греешься теплом, —

Последний дар утраченного рая

В огромном одиночестве земном.

<До 1954>

«Догорали елочные свечи…»

Догорали елочные свечи,

Пахло воском и паленой хвоей.

На дворе был светлый, синий вечер,

Озаренный снегом и луною.

Там, в морозной тишине, далеко

Поезда колеса простучали…

Я одна, но я не одинока —

Ты всегда со мной в моей печали.

<До 1954>

«Так зябко было. И моя рука…»

Так зябко было. И моя рука

Тепла искала у тебя в кармане.

Мы проходили мимо кабачка,

Где надрывались тощие цыгане.

Вошли и столик заняли в углу,

Так хорошо – опять на нашем месте.

Мы радовались чадному теплу,

Тому, что вновь, на целый вечер вместе.

Мы заказали красного вина,

О чем-то говорили и молчали,

А музыка цыганская полна

Была извечной страсти и печали.

Теперь ничто не манит впереди,

Одна зола осталась от пожара.

Теперь за нашим столиком сидит

Другая очарованная пара.

«Утром птица на кресте поет…»

Утром птица на кресте поет

И дымится ранняя роса.

В перьях птицы радугой восход,

А твои померкнули глаза.

Над тобой поставлен стройный крест

И венком петуньи расцвели,

И тебя давно корнями ест

Жадный пласт прихлынувшей земли.

Может быть, ты – лилий белый мед?

Шмель, гудящий в солнечном луче?

Может быть, ты птица, что поет

У креста высоко на плече.

«Спасибо, жизнь, за то, что ты была…»

Спасибо, жизнь, за то, что ты была,

За все сиянья, сумраки и зори,

За мшистый бок тяжелого ствола

И легкий парус в лиловатом море.

За все богатство дружбы и любви,

И тонкий холод одиноких бдений,

И за броженье светлое в крови

Готовых зазвучать стихотворений,

Со всем прощаясь и не помня зла —

Спасибо, жизнь, за то, что ты была!

Христина Кроткова

(1909–1965)

«За радость вашу и нашу…»

За радость вашу и нашу,

За то, чтоб смеялись дети,

За лучшую жизнь на свете

Подымем тяжелую чашу.

Быть может, садов цветенье

Ни вы и ни мы не увидим,

Но живо встает их виденье

Назло незабытой обиде.

Быть может, и птиц веселых

Ни вам и ни нам не услышать

И не видать, как в селах

Достроят новые крыши.

Но в память – погибшую нашу —

Когда-нибудь, через столетье,

Чужие счастливые дети

Поднимут ответную чашу.

<До 1954>

Биографический справочник

Алфавитный указатель имен

Агнивцев Николай Яковлевич (1888–1932)

Прожил недолгую, богемную, кочевую жизнь, связанную с театром. Писал стихи, печатался в разных изданиях, выступал в театрах-кабаре. Много раз сам устраивал театры-кабаре: в Петербурге в 1917 году вместе с режиссером Марджановым – «Би-ба-бо»; в Новороссийске и позже в Грузии – «Кривой Джимми»; там же – «Норд-Ост»; в 1922 году в Берлине – «Ванька-Встанька». В 1923 году Агнивцев вернулся в Россию. Сотрудничал в сатирических журналах, сочинял куплеты для эстрады и цирка, писал книги для детей, в основном развивающие и познавательные. До революции описывал идеализированный аристократический мир; в эмиграции выпустил несколько поэтических сборников. В них звучит грусть об утраченном мире, и это лучшие стихи Агнивцева. Умер в больнице от туберкулеза горла.

Адамович Георгий Викторович (1892–1972)

Поэт-акмеист, участник первого «Цеха поэтов», один из