И это было последним основанием для Тоекуды не давать ему ни копейки, ни в коем случае! Не давать по крайней мере до тех пор, пока не получит подтверждения — мамонт есть! И что этот мамонт доступен для Чижикова!

Тоекуда прекрасно помнил и о другом, что, согласно контракту, он должен выложить деньги за мамонта, но ведь никто не мешает ему поискать другого мамонта и купить его еще дешевле.

Около трех часов вечера Тоекуда вышел из камеральной, двинулся к проспекту партизана Лазо. И тут же отделился от вереницы стоявших машин, двинулся за ним синий «жигуль».

Тоекуда реагировал с прытью, часто не предполагаемой в людях науки.

— Свободено?

— Чаво?

— Свободено? Масина ехай годено?

— Годено! Годено! Садись, иностранный дядя, повезем!

И господин Тоекуда произвел непростую вязь действий. Сначала уехал на правый берег Кары, перешел дорогу, пересел на другую машину, вернулся на левый берег. И все время он видел все тот же самый «жигуль», едущий именно за ним.

Ровно в пять часов вечера Ямиками Тоекуда стоял на углу проспекта Вселенной и улицы Яши Кацмана. Проспект изначально назывался Воскресенской улицей, потому что он вел к Воскресенскому собору.

Потом собор, конечно же, взорвали, а проспект переименовали, конечно же, в проспект Сталина. И только в 50-е годы, в борьбе с культом личности, проспект обрел нынешнее название.

А Яша Кацман прославился в 1918 году, когда он с группой товарищей захватил власть в Карске, а через несколько месяцев спер городскую казну и все, что смог выжать из купцов-золотопромышленников, и вместе с подельниками ломанулся на Север на украденном пароходе.

Синий «жигуль» остановился на проспекте Вселенной, у кафе «Бахтар», и из него вылезли двое мордатых, плотных, с ленивыми и наглыми глазами. Вылезли и встали неподалеку. Стояли практически открыто, курили и беседовали, фиксировали Тоекуду буквально уголками глаз.

Ровно в пять минут восьмого бежевая «хонда» притормозила у бордюра. Молодой человек выскользнул из машины, взмахом руки и улыбкой пригласил Тоекуду садиться. Он сел и тут же оказался стиснут между молодыми людьми. В хороших костюмах, вежливые, милые, они были слишком хорошо воспитаны, чтобы обыскивать гостя. Разве что провели вдоль него длинной, мягко певшей металлической штучкой. Тоекуда был вполне спокоен.

— За мной, кажется, средят… Это называется хвост?

— Мы видим, вы не беспокойтесь…

Один из юношей быстро заговорил в сотовый телефон. Машина мчалась по мосту через Кару. Мост пересекал остров Вечного отдыха, и там с моста был съезд на остров. Машина помчалась через остров по узкой, петляющей дороге. Синий «жигуль» не отставал.

В одном месте Тоекуда уловил краешком глаза движение: большой серый микроавтобус выехал из боковой дорожки и, пройдя метрах в трех от багажника «хонды», перегородил дорогу.

Как будто ухо поймало звуки стрельбы? Трудно сказать, потому что в это время юноши рассказывали Тоекуде, как надо ловить хариуса на «покатухе», и какой он, хариус, бывает вкусный, пока свежий. Что-то, впрочем, подсказывало Ямиками, что ни синего «жигуля», ни плечистых мордатиков он больше никогда не увидит.

Господина Тоекуду возили еще довольно долго и высадили возле грязной пятиэтажки, в двух шагах от железной дороги. Лестница воняла мочой, была заляпана жидкой грязью и завалена мусором. Обшарпанная деревянная дверь была плохо обита дерматином.

Металлическая дверь — за деревянной. Плечистые мальчики с настороженными взглядами. Почему они так напряжены, эти мальчики? А… Тоекуда вынул руку из кармана.

Большая гостиная, явно сделанная из нескольких комнат. Стеллажи, кресла, ковер, плотные бордовые шторы.

Уютный уголок — журнальный столик между двумя креслами, под торшером. В одно из этих кресел ему и предложили присесть. Ожидание не было долгим. Через какую-то другую дверь в комнату вошел плотный человек с лицом, заставившим японца вздрогнуть.

Тоекуда-сан прекрасно знал, что культ силы укоренился на просторах Сибири и всей России и что уголовников многие считают чуть ли не новой аристократией. Один карский писатель, распуская сопли от восторга, даже называл его то «волком», то «волчарой».

О вошедшем господин Ямиками Тоекуда знал и то, что зовут его Фрол, и что власть этого человека в Карске во много раз превосходит власть полиции, ФСК, налоговой полиции и по отдельности, и вместе взятых, и даже самого губернатора Карского края. И Тоекуда привез Фролу несколько весьма конкретных предложений от не менее конкретных японских фирм.

Но с гордым и красивым зверем, с волком, Тоекуда его не сравнил бы. С волком можно было сравнить профессионального солдата, и сравнение это было бы почетным для обоих. Этот же человек с глазами существа, ведущего ночной образ жизни, с его развинченной походочкой преступника, источал угрозу совсем другого рода. Тоекуда был вынужден иметь дело с этим созданием, улыбаться ему и подавать руку, но дойди дело до «зоологических» сравнений, Фрол показался бы ему скорее шакалом. И не горным, а приблудившимся к деревне и таскающим кур из курятника. А скорее всего — просто покрытой лишаями бездомной шавкой, пытающейся корчить из себя волка. Или коровой под седлом боевого коня.

— Как здоровье господина Хидэеси? — на ужасном английском спросил вошедший, протягивая вялую и влажную, какую-то липкую руку. Тоекуда пожал словно бы паровую котлету. — У него появились конкретные предложения?

— Yes…

Фрол уже исчерпал свои познания в английском, видно было, что заучил. Мгновенно вбежал переводчик. Но первое деловое предложение, а вернее, просьба Тоекуды, переданная через переводчика, выглядела очень нестандартно и поставок алюминия в Японию никак не касалась.

— Простите, Фрол. Я сегодня почти не могу вести переговоров. Меня мучили почти всю ночь, я не мог толком заснуть. Я живу в гостинице «Ноябрьской», вы же знаете. Вы не могли бы отвадить от моего номера проституток?

20 мая 1998 года

Еще не успело стемнеть. Роща была прозрачная, весенняя, и видно было ее почти всю, от самого ученого городка до зданий университета.

Набухали почки на березах, свистели и кричали птицы. Залитые солнцем сопки за Карой были темные, от бурого до темно-сизого. Облака выкатывались, бросали огромные тени, придавая сопкам особенно диковатый, тревожный облик.

Трудность была в том, что дикий Михалыч не знал ни английского, ни японского, и с ним на встрече был Андронов, чтобы переводить.

— У меня к вам небольшое предложение. Совсем-совсем небольшое, да, — говорил Ямиками Тоекуда. — Я хочу, чтобы вы провели свою, совсем небольшую экспедицию. Вы собираете свою группу — шесть человек, семь человек, как вам надо. Вы летите в место, которое я вам покажу. Вертолет мой, вы все только садитесь и летите. Ваша экспедиция должна продлиться недолго, неделю, да…