мелкие финансовые операции, приносившие хорошую прибыль. Особенно страхование столь популярных в то время билетов с выигрышами первого, второго и третьего выпуска: лотерея была государственная, и публика страховалась от возможного проигрыша при тиражах, происходивших дважды в год по каждому из трех выпусков. Ведь билеты котировались на бирже намного выше стоимости эмиссионного курса (100 рублей), чем больше билетов одной серии в течение ряда лет было куплено и амортизировано, тем выше была возможность выиграть большой куш и, следовательно, цена. Так, например, билеты котировались в 100 рублей, 800 рублей, 900 рублей и 1000 рублей. Кроме того, Юнкеры были менялами, обменивали уличной публике франки, фунты, немецкие талеры и проч. Кассиром и руководителем этого отдела был старый Винтерфельдт.

В Петербурге магазином руководил Вильгельм Юнкер860. Около 1870 года они продали его некоему Гильдебранду, однако сделали глупость, разрешив этому человеку пользоваться их фирменными вывесками. Глупость эта позднее весьма им навредила, когда они хотели играть роль настоящих банкиров. Позднее они откупили свое право за некоторую сумму.

С единственным сыном мадам Софи Юнкер, Луи Юнкером861, я близко сдружился; дружба возникла еще в мои бременские времена, он был учеником у «Братьев Ункраут» в Бремене, а позднее мы жили в Лондоне в одном квартале. Луи Юнкер был старательным, добросовестным тружеником, по натуре очень крепкий, хороший спортсмен, но невероятно нервный и часто меланхоличный. Он все время опасался, что его ждет отцовская судьба. Вернувшись в Петербург, он стал компаньоном фирмы «И. В. Юнкер». Главным партнером в Петербурге был Федор Васильевич Юнкер, сын Вильгельма Юнкера, женатый на барышне Гильман862, затем его шурин Гильман и его младший брат Александр863. В Москве руководили К. И. Редер, Винтерфельдт и Адольф Юнкер, брат Федора и Александра, женатый на барышне Лёве864.

После смерти Федора Васильевича Юнкера мой друг Луи Юнкер женился на его вдове, урожденной Гильман. Счастье длилось недолго, она не знала, что больна раком, заразила его, и мой бедный друг скончался от рака горла. Он был значительно моложе жены, она пережила его ненамного, без малого через год умерла, тоже от рака.

У Карла Редера было три дочери, старшая вышла за Роберта Лемана865, входившего тогда в директорат фабрики Цинделя866, вторая, Анна, вышла за моего старого друга Джона Фёрстера, а младшая – за Вильгельма Лемана867, брата Роберта.

Еще при жизни Редера Джон Фёрстер выдал свою дочь Анну868 за Генриха Бокельмана869, уроженца Бремена, где тот, зарабатывая 75 рублей в месяц, работал приказчиком у Юнкеров. В ту пору говорили о мезальянсе, но позднее, после смерти Редера, Бокельман возглавил дело в Москве, а сын старого Винтерфельдта – в Петербурге.

Через без малого четыре года после учреждения банка Юнкерам выпало пережить тяжкое моральное испытание. Московский коммерческий ссудный банк870, учрежденный всего несколько лет назад, обанкротился, и вся дирекция и наблюдательный совет угодили под суд. Это был знаменитый процесс Штроусберга, о котором в ту пору так много говорили.

Штроусберг871, немецкий еврей, появился на финансовом небосклоне сразу после Франко-прусской войны 1870 года как lanceur d’affaire872, основатель различных железнодорожных предприятий в Австрии, паровозостроительных заводов и т. д. Он играл известную роль в коммерческих кругах Берлина, построил себе дворец на Вильгельм-штрассе (ныне английское посольство) и приехал в Россию, предлагая паровозы и железнодорожные вагоны, рельсы и проч. Ведь это был как раз период строительства Дервиза, Мекка и Полякова.

При этом он подружился с директорами Коммерческого ссудного банка, Ландау873 и Поляковым874, оба, как и он, ловкие евреи из Бердичева875. Состоялась сделка по железнодорожным материалам, причем банк выдал большой аванс. Деньги банк перечислил, но заказанные материалы не пришли. Как уже говорилось, банк прекратил платежи, и вся честная компания попала на скамью подсудимых вместе с господами из правления; это были Борисовский876, Бенуа, Гивартовский877, Карл Редер, старый Прен878 из «Прен и Грабе» и еще несколько человек, имен которых я не помню. Штроусберг, Ландау и Поляков получили тюремный срок, тогда как правление благодаря первоклассному адвокату отделалось сущими пустяками879. Но вся эта история бросила моральную тень на их имена и на весь дом Юнкер.

По требованию германского посольства Штроусберга экстрадировали в Германию, и он был рад отряхнуть со своих ног российскую пыль. Однако это дело и там сломало ему шею.

После этого случая Карл Редер принципиально не участвовал ни в каких других банках и всегда отказывался от предлагаемых постов.

Он остался шефом у «Юнкер и К°» и всеми возможными способами стремился избегать крупных предприятий, новшеств, что более молодое поколение – Бокельман, Винтерфельдт и др. – ставило ему в большой упрек. Стремление к новой деятельности, новому ведению дел резко усилилось после его смерти, когда дело стали вести Бокельман и Винтерфельдт.

Бокельман не раз говорил с ним об этом вопросе, у Юнкеров уже было изрядное собственное состояние, но имелись и большие обязательства в силу чужих инвестиций – текущих счетов – и срочных вкладов, а потому существовала опасность, что в случае тех или иных политических либо финансовых кризисов они могут столкнуться с массовым изъятием вкладов. Я посоветовал им обнародовать балансы, иными словами, учредить акционерное общество или банк, тогда публика сможет контролировать средства, вклады, резервы и проч. Бокельман и Винтерфельдт полностью со мной согласились, и в итоге был образован банк Юнкера с уставным капиталом 10 млн рублей.

За два года до начала войны 1914 года прошел слух, что оба руководящих директора, Бокельман и Винтерфельдт, продали все свои акции, а их было на несколько миллионов, известному мошеннику Митьке Рубинштейну880. Все потеряли дар речи, никто не понимал, что произошло. Московскую биржу охватило невероятное беспокойство. Хотели вмешаться, как-нибудь отменить сделку. Известный богач Николай Александрович Второв881 тотчас поручил нескольким маклерам выкупить акции у Рубинштейна, что ему и удалось, но при этом Рубинштейн положил в карман разницу в два миллиона. По какой причине Бокельман и Винтерфельдт совершили продажу, так и не выяснилось, впоследствии, когда началась война, полагали, что Бокельман как немецкий офицер-резервист получил из Берлина конфиденциальное сообщение, что война неизбежна. Что здесь правда, я не знаю. Второв поставил директором еврея Когана882, вполне любезного и спокойного дельца. Я довольно хорошо его знал.

Потом грянула война, и банк Юнкера, как и все остальные, был сметен вихрем