Пани Михелупова положила руку бабушке на лоб.

— Горячий, — сказала она.

— Боже мой, до чего я дожил… — простонал Михелуп.

К вечеру под окнами зафырчал автомобиль. Михелуп вышел встретить доктора.

— Что случилось? Что случилось? — пробасил доктор Гешмай. — Уж не собрались ли вы, бабушка, заболеть? Ну нет, этого мы не допустим… — Он посмотрел в лицо больной и вдруг умолк. Потом вложил старухе под мышку термометр и сел на стул против Михелупа.

С минуту стояла тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием больной.

— Ну, а в остальном как ваши дела? — спросил врач.

— Все так же, — отвечал бухгалтер.

— Куда нынче поедете летом?

— Сам не знаю, — вздохнул бухгалтер.

— Пани Кафкова говорила, что в этом году они скорее всего поедут в Седм Млыну, — вмешалась в разговор жена бухгалтера, — ей сказала пани Тауссигова, что была там в прошлом году. Места, говорит, великолепные. Леса, купанье, прекрасная природа, виды… И платили за все про все тридцать крон. Просто заслушаешься! А куда поедете вы, доктор.

Известный врач приуныл.

— Еще не решил, — глухо произнес он, — наверно, куда-нибудь поеду. Надо набраться сил. Все мне это говорят. — Он вздохнул: — Работы у меня выше головы. Кручусь, как белка в колесе. Даже ночью не дают покоя. Вот и не знаю, смогу ли выбраться…

— Этим летом, — сказал бухгалтер, поглядывая на больную, — мы возьмем бабушку с собой. На природе к ней вернутся и бодрость, и здоровье. Ведь она, бедняжка, совсем не знает радостей. Сколько раз я себя упрекал…

Доктор взглянул на термометр, покрутил головой и сказал:

— Этим летом бабушка никуда не поедет. У нее уже все заботы позади… — Он встал, взял шляпу и вышел в коридор. Михелуп проводил его до машины.

— Что с ней, пан доктор? — взволнованно спросил он.

— Плохи ее дела, — пробасил тот, — воспаление легких.

— Не говорите! — испугался бухгалтер. — А что… она поправится?

Доктор Гешмай пожал плечами.

— Острое воспаление легких в ее возрасте… — пробормотал он, — вы должны быть готовы ко всему. Я думаю, она продержится не более двух дней.

Михелуп заплакал.

— Пан доктор, прошу вас, спасите ее! Что я без нее буду делать?

— Ну-ну… — растроганно проворчал доктор, — уж вы, пожалуйста… я ведь… Наука тут бессильна… Мужайтесь, авось я ошибаюсь… но я не ошибаюсь…

— Бедная бабушка! — всхлипывал бухгалтер.

— Если что — позвоните, хоть ночью, я немедленно приеду, — сказал доктор и уселся в машину.

Когда бухгалтер вернулся к больной, жена встретила его вопросительным взглядом. Увидела его расстроенное лицо и все поняла. Нос у нее покраснел, по щекам покатились слезы.

Они сидели друг против друга, погрузившись в горестные мысли. Так, значит, бабушка их покидает…

— Наверно, простудилась во время прогулки, — прошептала жена.

Бухгалтер скорбно покивал. Разумеется, и в этом горе виноват мотоцикл, недруг их семьи. Не будь его, старушка была бы здорова и ее крик разносился бы по дому. Все осталось бы по-старому, и общность членов семьи ничем не была бы нарушена. Злая судьба воплотилась в этой коварной машине.

«Все она у меня отнимает, — размышлял бухгалтер, — ковер „шираз“, семисвечник из наследства ученого раввина, пуф, оставшийся после нотариуса, который застрелился, растратив деньги клиентов. Мои вещи, хранившие память о прошлом, уходят к торговцам. Машина опустошила квартиру и грозит мне гибелью. А теперь еще отнимает у меня и бабушку — память о прежних, лучших временах. Ничего у нас больше нет…»

Старуха перестала хрипеть, ее пересохшие губы быстро задвигались. И вдруг она заговорила звучным голосом. Супруги Михелуповы напряженно слушали. Что она говорит? Будто бы какие-то стихи…

— «Я смерть, — произносит она, — а ты кто, отвечай!» И гордо отвечает: «Меня не знаешь ты? Я — На-по-леон…» Куда вы дели мои очки? Вечно прячете мои очки, дурачье, я на вас очень сердита…

— Бабушка, мы здесь, хочешь чего-нибудь? — шепчет пани Михелупова.

К утру старуха умерла.

54

Траур по бабушке отвлек бухгалтера от неотвязных мыслей, даже принес облегчение; на некоторое время он забыл про нелюбезные, злые письма, про беды и заботы, которые прежде не давали ему покоя. Он целиком был занят мыслью о похоронах, которые должны стать свидетельством того, каким почтительным родственником был для бабушки Михелуп; должны были стать пышной и достойной демонстрацией семейного единения, смотром семейных чувств. Пусть никто не сможет дурно отозваться о похоронном обряде, сказать, будто родственники проявили скупость и небрежность. Михелуп хотел, чтобы друзья были удовлетворены и растроганы; чтобы каждый ощутил некую приподнятость духа и никто не ушел разочарованным.

Он отыскал похоронное бюро, высказал свои пожелания, служащий, принимавший заказ, пожал ему руку и в нескольких словах выразил искреннее сочувствие по поводу постигшей его утраты. Михелуп принял соболезнование с подавленным, смиренным видом. Но когда перешли к технической стороне дела, служащий мгновенно смысл с лица всю печаль, ожил и с явным удовольствием принялся смаковать подробности. Он объяснил Михелупу, что существуют похороны для богатых, для бедных и по среднему разряду. Богача провожают в последний путь колокольным звоном, гремит музыка, гроб и погребальная колесница вызывают восхищение своим великолепием, форменная одежда похоронных служителей отличается великолепием, а над открытой могилой певцы поют трогательную прощальную песню. На такие похороны каждый рад посмотреть — прохожие на улице сразу понимают, что к месту последнего упокоения отправляется человек, который предусмотрительно сумел накопить достаточно большое состояние. Служащий предложил клиенту проспекты, где наглядно, в картинках было изображено все, о чем он говорил. Михелуп дал понять, что бабушка была неприметной женщиной, не искавшей внешних эффектов, жила уединенно и скромно, чему соответствуют похороны по среднему разряду. Служащий тут же любезно заметил, что его заведение стремится всесторонне удовлетворить заказчика. Похвалил свое бюро и высказал надежду, что их услуги оставят в заказчике приятные воспоминания. Затем они договорились о цене и подробностях. Бухгалтер торговался как во сне, ведомый лишь подсознательным инстинктом, протестовал вяло и неэнергично. На сей раз он не отдался торгу с привычной страстью. Не смог даже сослаться на знакомства и воспользоваться протекцией. Никогда прежде он не думал, что и в области похоронных услуг не худо иметь полезные связи. Служащий отразил все его попытки снизить цену. Михелуп ушел, даже и не осознав, что не добился никаких выгод.

Со сдержанной благожелательностью он принимал в своем доме соболезнующих посетителей; пожимал руки и выслушивал слова участия с достойным видом человека, сокрушенного безутешным горем. Перед ним проходили друзья и знакомые, и каждый произносил что-либо связанное с уходом человека из жизни. Ах, что мы, смертные? Мы только гости на этом свете. Молодому — как Бог даст, старому и Бог велел. Перед смертью все равны. Все встретимся на небесах. Заводили речь об усопшей: превозносили ее доброе сердце и благородный характер. Михелуп прижимал к глазам платок и прерывающимся голосом повторял, что-де никогда не сотрется в его душе память о покойной. Он не в состоянии поверить, что она мертва. Все ждет: вот она сядет с ними за обеденный стол — и не может примириться с тем, что ее место за общей трапезой пусто. Пани Михелупова рассказала гостям несколько случаев, свидетельствующих о хорошем аппетите и отменном пищеварении умершей; бабушка был женщиной необычайно твердого характера, никто и не подозревал, что это произойдет так быстро. Гости задумчиво кивали. Так, так… Что поделаешь? Все мы в руках Божьих. Все там будем…