Федерика прижалась лицом к его ладони, ласкавшей теперь ее щеку.

— Конечно нет, — заверила она, снова сраженная его обаянием. — Я больше не буду этого делать, обещаю.

Он обнял ее и страстно поцеловал, показывая степень своей благодарности.

— Ты слишком хороша для меня, малютка. Ни одна женщина не понимает меня так, как ты.

Она засмеялась и нежно посмотрела на него обожающими глазами матери.

— Равно как ни один мужчина не понимает меня так, как ты.

— Мы созданы друг для друга, — шепнул он. — Ты ведь счастлива, любимая, не так ли? Я хочу, чтобы ты всегда была счастлива.

— Конечно, я счастлива.

— Тебе нравятся твои занятия?

— Я их полюбила, — с готовностью подтвердила она.

— Вот видишь, — рассмеялся он, — я знаю, что хорошо для тебя, лучше, чем ты сама.

Несмотря на то что Федерика выполнила то, о чем просил муж, и пользовалась телефоном только тогда, когда он был на работе, казалось, что он точно знал, когда она звонила, и сколько длился разговор. В свойственной ему «шелковой» манере он продолжал настаивать на ограничении телефонных контактов до одного в неделю. Молли и Эстер разделили участь Генриетты. Вопреки их отчаянному сопротивлению, Федерика в итоге перестала общаться и с ними. Она должна была это сделать.

— Ты теперь не чета этим провинциалам, любимая, — говорил Торквилл. — И когда-нибудь ты скажешь мне за это спасибо.

Вначале они довольно регулярно посещали Польперро, но постепенно их визиты стали все более редкими, пока вовсе не прекратились.

Федерика была не в силах возражать, поскольку каждый раз, когда она собиралась туда ехать, Торквилл улетал с ней в Париж, Мадрид или Рим.

— Дорогая, мы тебя давно уже не видели, — сокрушался Тоби в один из дней, когда Федерика осмелилась позвонить ему из телефонной будки в универмаге «Хэрродс».

— Я знаю и очень хочу приехать в Польперро, и Торквилл тоже, — солгала она, — но он так много сейчас путешествует, открывая новые офисы за границей, что нам приходится там же проводить и уик-энды.

— Я понимаю, что нам не стоит беспокоиться, ведь молодожены всегда на время исчезают. Очевидно, что это свидетельствует о том, что ты счастлива. Ты уже не нуждаешься в родном доме так, как раньше.

Сердцем Федерика стремилась в Польперро. Ей хотелось туда больше, чем когда-либо еще, но она боялась признаться в этом даже себе самой.

— Я счастлива, — настаивала она.

— Если ты счастлива, то счастливы и мы. А если ты будешь постоянно тосковать по дому, это будет означать наличие проблем с твоим замужеством.

— С ним все в порядке, уверяю тебя. Торквилл просто замечательный. Каждое утро, просыпаясь, я едва могу поверить, что мне в жизни так повезло. Я его не заслуживаю, — засмеялась Федерика.

— Нет, дорогая, вполне заслуживаешь.

— Но я так не думаю. Он делает для меня буквально все. Мне совершенно не о чем беспокоиться. Миссис Хьюджес занимается домом. Она сердится даже в том случае, если я сама передвину хотя бы рамку с фотографией. Она, пожалуй, слишком ревностно относится ко всему, что связано с домом, но, полагаю, это вызвано тем, что она очень долго служит у мужа и лучше меня знает, что ему нравится.

— Не думаю, что это так. Ведь не она его жена.

— Она думает иначе, — пошутила Федерика. — Но я, впрочем, не обижаюсь. Я живу в самом прекрасном доме. Большинство мужчин не особенно стремятся покупать женам дорогие наряды и драгоценности. Торквилл поощряет любое мое желание, так что существует опасность моего превращения в испорченную бесконечными подарками принцессу.

— Феде, ничто и никогда не сделает тебя такой. Ты — чудесная девушка, и он чертовски удачлив, что сумел заполучить тебя. Получается, что все идет идеально!

— Так оно и есть. Но я все равно скучаю по тебе, — мягко сказала она, и Тоби уловил в ее голосе напряжение, будто она сдерживает в себе крик о помощи. — Я скучаю по морю и хочу увидеть Расту, прогуляться по штормовым скалам вместе с ним. Как там Раста? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно.

— Скучает по тебе. Мы много с ним возимся, чтобы компенсировать твое отсутствие, но он все равно глядит на меня своими большими печальными глазами, допытываясь, куда же ты подевалась.

— Ну, хватит, ты заставляешь меня чувствовать себя предательницей, — взмолилась она. — Торквилл не разрешает мне здесь держать собаку, он не хочет, чтобы повсюду в доме была собачья шерсть. Хотя, учитывая его постоянные разъезды, он вряд ли бы ее заметил. Но он очень гордится своим домом и во всем педантичен.

— Я это заметил. Он одевается как герцог, — весело заметил Тоби, но почувствовал при этих словах мимолетное ощущение дискомфорта.

— Не говори мне о его одежде, — она театрально вздохнула. — Он приходит в ярость, если миссис Хьюджес оставляет складки на его рубашках или неправильно заглаживает его брюки. Слава богу, он не выходит из себя со своей женой. Правда, иногда это все же случается, когда он ревнует, но Лючия сказала мне, что таким образом он демонстрирует мне свою любовь. Если бы он вообще не ревновал, то я могла бы подумать, что безразлична мужу.

— Значит, ты больше не готовишь? — спросил Тоби, вспоминая, сколько удовольствия она получала, присматривая за ним и Джулианом в те годы, когда они жили вместе.

— Нет, я не занимаюсь стряпней с тех пор, как вышла замуж. Готовит миссис Хьюджес, или мы едем в ресторан. Как видишь, я очень испортилась.

Тоби не осмелился спросить, ставит ли она цветы в вазы, пересыпает ли простыни лавандой и наполняет ли дом музыкой. Он и так уже знал ответ, но не хотел, чтобы его озвучили.

— Все это не страшно, пока делает тебя счастливой, — заметил он, заканчивая разговор. Но, когда он положил телефонную трубку, его охватили новые тревоги: тот Торквилл, которого они встречали до свадьбы, не был похож на Торквилла, описанного сейчас Федерикой.

И все же Федерика была счастлива — или, по крайней мере, уверяла себя, что счастлива. Она любила мужа до безумия и изменяла свои вкусы и желания, чтобы угодить ему, даже не осознавая этого. Торквилл не отказывал ей ни в чем, кроме свободы. Однако в тех время от времени возникающих ситуациях, когда его чувство собственника грозило удушить ее, она оправдывала это как выражение его любви и прощала его. Она редко интересовалась мотивами его поведения или действий. Он был ее мужем, она выбрала его, поэтому предпочитала подавлять в себе все тревожные чувства, поскольку не видела другого пути. Она была твердо намерена всеми силами поддерживать их брак и своего супруга, в котором так нуждалась. Он давал ей ощущение защищенности и любви, поэтому она намеренно жертвовала ради этого своей свободой.

Не в состоянии превратить их жилище в свой дом, потому как миссис Хьюджес решала все хозяйственные вопросы сама, Федерика стала компенсировать скуку существования за счет еды. Бисквит здесь, кусок пирога там, пока она не привыкла постоянно что-то жевать. Лючия, полагавшая, что невозможно быть слишком худым или слишком богатым, была рада округлению фигуры конкурентки и поощряла ее обжорство. Торквилл, не любивший полных женщин, с удовлетворением наблюдал за изменениями контуров супруги, полагая, что это символизирует постепенную потерю ею своей независимости. Неспособный понять, что причиной таких изменений является внешнее выражение внутреннего дискомфорта, Торквилл был вполне доволен. Богиня из слоновой кости упала с пьедестала. Когда ее уверенность в себе была коварно подорвана, она стала более зависимой, и Торквилл в полной мере наслаждался контролем. Она полностью принадлежала ему, и он вовсе не для насмешки стал называть ее «моя Венера» и «сладострастная», одновременно поощряя ее аппетит к еде. «Ты вовсе не полная, дорогая, ты чувственная, и такую я тебя и люблю», — говорил он. Она верила его словам, и ей казалось, что его желание возросло. В конце концов, секс позволял ему на деле доказывать, что он действительно любит ее.