Но не вышло. В субботу, пока Лешка увлеченно проходил какую-то долгожданную новую игру, решила съездить в Икею за разными мелочами – тоже своего рода квест, самый простой, начальный уровень, хочется иногда.

Уже почти подошла к машине, когда увидела, что рядом с ней топчется красномордый сосед. Первым порывом было сбежать, но поздно, он ее заметил и озарил этой своей хозяйской людоедской ухмылочкой – хорошего дня.

Да уж, лучше не бывает.

Ничего не поделаешь, кивнула, выдавила какое-то подобие улыбки, подошла к машине, хотела быстро сесть, завестись и поехать, но сосед как бы случайно перегородил проход, встал между Ингридой и водительской дверью, беззастенчиво оглядел ее с головы до ног, так что сразу захотелось вернуться домой, сунуть одежду в стиральную машину и принять душ. Наконец сказал:

– Хорошая машина. Ваша? – и, не дожидаясь ответа, ухмыльнулся еще шире: – Знаю, что ваша. Я номера пробил.

От такого признания Ингрида онемела. Пробил номера? С какой стати? Зачем?! И какое право?..

– От покойника досталась? – по-свойски подмигнул ей сосед. – Хорошее дело – наследство, правда? Помогает горе пережить.

– Это с самого начала была моя машина, – сухо ответила Ингрида. – Купленная на мои деньги. Мало ли, что на кого в семье записано.

Боже, – подумала она, – зачем я оправдываюсь? Зачем я вообще с ним говорю?! Так разозлилась на себя за этот лепет, что перестала робеть. Наконец позволила себе посмотреть на соседа с искренней неприязнью. Сказала:

– Пропустите меня, пожалуйста. Мне пора ехать. – И, не скрывая сарказма, добавила: – Приятно было поговорить.

Тот поспешно отступил, открывая дорогу. И даже глаза наконец-то отвел.

Назло ему, себе, мертвому Йонке, Лешке, залипшему в дурацкую игрушку, вообще всем на свете, поехала-таки в Икею, долго таскалась по залам с тележкой, набивая ее чем попало, лишь бы не оставалась пустой, а потом бросила возле кассы и ушла с пустыми руками. Отлично, словом, провела день.

Машину оставила в соседнем дворе, благо там нашлось место. Ну, то есть как – в соседнем, за два квартала. Решила: ничего, сколько тут идти. Зато здесь красномордый хмырь ее не найдет, не будет глазеть. Уже в подъезде задумалась, как объяснить это Лешке, но тут же махнула рукой – да никак. Все равно он не водит, а гулять мы обычно ходим пешком, так что скорее всего просто не заметит. А если все-таки заметит, скажу, что у нас во дворе не было мест, Лешка на такие вещи внимания не обращает, поверит и забудет через пару секунд.

Еще два дня прошли спокойно. Сосед не объявлялся. Но машину Ингрида по-прежнему оставляла в окрестных дворах, а свой теперь пересекала строго по диагонали, от ворот к подъезду, быстрым шагом, почти бегом.

На третий вечер ходили с Лешкой гулять, встречались с друзьями, домой возвращались поздно, в начале двенадцатого. Во дворе было пусто, но возле подъезда, где жил красномордый полицейский, кто-то курил. В темноте не разглядеть, но судя по огоньку сигареты, курильщик был высокого роста. Ладно, если и он, по крайней мере, не стал приставать с разговорами. Даже не поздоровался. Спасибо и на том.

Но это, конечно, ненормально – через собственный двор ходить, вздрагивая и оглядываясь. Не дело. Не жизнь.

– Как ты думаешь, – спросила она Лешку, – что если продать эту квартиру и купить в Старом городе? Хорошо бы нам там жилось?

– Но мы и так почти в Старом городе, – удивился тот. – Сколько тут, всего пара кварталов. – И поспешно добавил: – Но если ты хочешь, я за. Кстати, Маркус – ты помнишь моего Маркуса? – знает отличного риэлтора. Недавно как раз говорил. И…

– В общем, есть смысл подумать, – заключила Ингрида.

На самом деле все ее существо восставало против этой идеи. Ингрида очень любила доставшуюся ей от деда квартиру на улице Миндауго, здесь прошли лучшие, самые веселые и беззаботные дни ее детства. Наверное, поэтому чувствовала себя в этих комнатах не просто дома, а, как дед говорил, «у бога за пазухой» – настолько на своем месте, что даже после Йонкиной смерти не стала переезжать. Хотя тогда, наверное, как раз следовало. Все лучше, чем теперь, столько лет спустя, в панике бежать от какого-то дурацкого соседа, который только тем и страшен, что постоянно встречается во дворе и заводит какие-то нелепые, ненужные разговоры, скорее всего, не со зла, а просто по глупости. И уж совершенно точно не может по-настоящему навредить.

Не может-то он не может. Но на следующее утро прежде, чем выйти во двор, осторожно приоткрыла дверь подъезда и долго напряженно всматривалась в щель: свободен ли проход?

К сожалению, когда возвращаешься домой, в щель не посмотришь, ворота всегда нараспашку. Да и обзора всего ничего.

В итоге красномордый вышел из своего подъезда и направился прямо к ней, приветливо помахивая рукой, как старой подружке. Спросил еще издалека, не здороваясь:

– А машина где?

Пробормотала:

– Оставила возле работы.

Хотя не обязана была перед ним отчитываться. И здороваться не обязана. И даже узнавать.

– Это вы с новым мужем вчера вечером были? – спросил сосед. Не дождавшись ответа, добавил: – Хороший парень. Одет прилично. И не пьет, как тот, верно? Я бы с ним, пожалуй, познакомился. Надо будет как-нибудь к вам по-соседски зайти. Шестнадцатая квартира, я правильно помню? На четвертом этаже?

И пока Ингрида стояла, не в силах двинуться с места, судорожно, шумно втягивала в себя воздух, внезапно ставший почти непригодным для дыхания, склонился к самому ее уху, прошептал интимно, как мог бы только бывший любовник:

– А новый муж знает, что случилось со старым? И что по этому поводу думает? Нам с ним есть о чем поговорить.

Хорошо, что Лешка работал допоздна и не застал ее ревущей от горя, стыда и ужаса. Хорошо, что предугадал отсутствие ужина и принес пиццу, огромную, как автомобильное колесо. И совсем хорошо, что вернувшись, открыл дверь своим ключом, потому что звонок Ингрида отключила. Непросто было бы объяснить, почему. Ну, то есть просто: «К нам собрался зайти сосед. Нет, я его не приглашала, он сам решил». Но тогда, конечно, придется рассказывать все с начала.

Ладно, черт с ним, давным-давно пора рассказать.

Для храбрости открыла бутылку вина, разлила его по бокалам, но выпить как-то забыла. И кусок пиццы лежал на тарелке нетронутый. Лешка встревожился, но с вопросами лезть не стал, только смотрел выжидающе. Знал, что ее лучше не торопить.

– Никогда тебе не рассказывала про Йонаса, – наконец сказала Ингрида. – В смысле, про моего быв… покойного мужа. Не потому, что какая-то тайна, просто очень тяжело лишний раз вспоминать.

– Ну и не рассказывай, – ответил Лешка. – Факты я, если что, и так знаю. А обо всем остальном имеет смысл говорить, только если от разговоров тебе станет легче. Но я догадываюсь, что нет.