Зерновая шелуха была сухой и ароматной, и мы вскоре забыли обо всех наших горестях.

XXIV. Вторник, 10-е января

Позавтракав до рассвета, мы, чтобы никто не заметил, как мы покидаем этот дом, отправились на место общего сбора. Те, кто остался в лагере, насквозь промокли, замерзли и вид у них был очень жалкий.

К девяти часам вернулись те, кто ночевал в соседних домах, а потом состоялось короткое совещание. Все единодушно согласились с тем, что на расстоянии пятнадцати или двадцати миль впереди было очень опасно, и пройти по тем местам почти невозможно. Более того, создавалось впечатление, что войска Союза все еще отступали из тех мест, где по нашим сведениям они должны были быть. Теперь же мы были абсолютно уверены, что их нет в Джонсборо, нет в Гринвилле, и, вероятно, восточнее Строуберри Плэйнс тоже.

Восемь или десять человек решили вернуться. Среди них были три солдата Союза, которые вдели войну и знали, что такое опасность. Но перед тем как пройти по собственным следам через Рич-Маунтин, они сказали нам:

— Идти дальше нет никакого смысла. Никто там пройти не может. Ни один человек не сможет дойти до Ноксвилля, пока не убедится, что путь туда свободен.

Эллис и Тридэуэй слушали их и лишь улыбались. Эти предстоящие опасности никак не нарушали их спокойствия, поскольку самое трудное было уже позади. Мы уже давно оставили за своей спиной все те ужасы, по сравнению с которыми будущие являлись сущей мелочью. Мы уже видели глаза Смерти и уже стояли на Грани Бытия. Мы не сомневались в том, что все эти трудности были значительно преувеличены, и уже ничто не могло нас сбить с ведущей к дому и свободе дороги.

Среди тех, кто пошел обратно, были житель Северной Каролины и его маленький сын — услада его старости. Не желая вновь попасть в сети сладостных обещаний мятежников, он решил закончить войну и заняться своими многочисленными проблемам и неприятностями, и не стараться нажить новых. Приобретая одну из его лошадей, я больше не нуждался в доброте и помощи Эллиса и его друзей.

Мы вышли еще до полудня, и по скрытным тропкам продолжили свой путь по долине. Дождь прекратился, погода была хорошая. У одного из местных юнионистов мы узнали, что буквально час назад в его доме побывали партизаны — 8 человек. Их след еще не остыл, и Дэн, всегда готовый к охоте на мятежников, взяв с собой восьмерых своих друзей, оставив Тридэуэя ответственным за наш отряд, кинулся в погоню.

До наступления темноты мы достигли Келли Гэп, пролегавшую через старый сад, раскинувшийся возле большой фермерской усадьбы, состоявшей из хозяйского дома и множества других построек. Здесь уже давно никто не жил. Один из наших проводников сказал нам:

— Здесь жил один юнионист. В прошлом году мятежники повесили его на этой яблоне, но они срезали его веревку прежде, чем он умер, а потом, очнувшись, он сбежал из штата.

Мы привязывали лошадей к деревьям и запекали на ужин нашу кукурузу. Смеркалось, в окнах загорались огоньки, и ферма оживала, становясь такой же уютной и гостеприимной, как и раньше.

После того, как стемнело полностью, вернулись Дэн и его товарищи вернулись. Партизанам с большим трудом удалось сбежать от них. Но одного они захватили. Для него была выделена одна из хозяйственных построек — туда его, под охраной двоих вооруженных винтовками стражей и поместили. На вид ему было не более 22-х, и у него было тяжелое, грубое лицо. Он постоянно повторял, что он не партизан, в армии мятежников сражался, но потом дезертировал, в Ноксвилле принял присягу на верность Соединенным Штатам, и теперь вновь начать мирную жизнь.

Некоторые из людей Эллиса считали, что он нарушил свою присягу и являлся самым необузданным из партизан. Не смущаясь его присутствием, они свободно обсуждали, каким способом от него можно было бы избавиться. Одни выступали за то, чтобы забрать его в Ноксвилль и передать его властям. Другие, которых, возможно, было большинство, настаивали на том, чтобы расстрелять его в саду. Я думаю, что так считали очень многие. Среди них были те, чьи отцы или братья погибли от рук партизан.

Этот пленник был человеком простым, не очень умным и не очень образованным, он говорил только тогда, когда к нему непосредственно обращались. Его спокойствие, с которым он выслушивал все эти соображения, и в самом деле можно было восхищаться. Один из его судей, а возможно и палачей, спросил его:

— Что ж, сэр, а каково ваше мнение?

— Я в ваших руках, — даже не моргнув ответил он. — Вы можете убить меня, если хотите, но я не нарушал присяги, и я не делал ничего из того, в чем вы меня обвиняете.

Совет продолжался еще некоторое время, а потом офицер армии Союза из Восточного Теннесси сказал.

— Он заслуживает смерти, и он, вероятно, когда-нибудь встретится с ней. Но мы не убийцы, и он не будет расстрелян. Я сам застрелю любого, кто попытается убить его. Истинный воин никогда не обидит своего пленника.

В конечном счете, решили отвезти его в Ноксвилль. Он принял это решение с тем же спокойствием, как если бы ему сообщили о том, что он будет казнен.

Дэн не присутствовал на этом совещании. Он отправился к ближайшему дому за новостями, поскольку все жившие в радиусе нескольких сотен миль юнионисты и их семьи хорошо знали и любили его. Мы же — очень уставшие — улеглись спать в старом саду, подложив под головы седла своих лошадей. Теперь наши мысли текли по более приятному руслу. Мы лишь в 70-ти милях находились от позиций наших войск. Мы шли медленно и неуклонно, и даже принимали участие в приграничных делах!

Незадолго до полуночи кто-то пожал мне руку. Я протер глаза и посмотрел вверх. Это был Дэн Эллис.

— Парни, нам надо уезжать — немедленно. Мы в самой гуще мятежников. Несколько сотен стоят в нескольких милях, а восемьдесят — совсем недалеко. Они устроили засаду для полковника Кирка и его людей. Нам надо разделиться: пешие пойдут в горы, а мы — кто верхом — в гораздо большей опасности, поскольку лошади больше шумят и оставляют множество следов, — если мы хотим прорваться, нам надо уходить прямо сейчас.

Он говорил шепотом. Нашего пленника, до которого уже ни у кого не было никакого