Сегодня всем было известно, кто убил Линду. Слишком многие, похоже, знали его лично. Помешанная на игре в детективов часть общества трудилась в три смены с полной нагрузкой, и самые разные сведения о Монссоне непрерывным потоком устремились на письменные столы сотрудников разыскной группы.

Сначала торговец, снабжавший Монссона дурью, дал знать о себе своему исповеднику из отдела по борьбе с наркотиками лена. Он, конечно, не стучал на своих обычных покупателей, но Монссон больше не относился к данной категории. Да и никогда не был каким-то особым клиентом тоже. Обычно покупал пару раз в год и главным образом коноплю. Вдобавок платил не аккуратно.

Примерно в то же время Кнутссон выяснил, как Монссон научился воровать автомобили. Его бывший однокурсник позвонил и рассказал, что они с Монссоном летом несколько лет подряд подрабатывали в одном исправительном учреждении для малолеток в Сконе. Кроме того, Монссон имел практичный склад ума и интересовался техникой, несмотря на свою внешность, и охотно пользовался этим. А вообще он был непревзойденный специалист по дамской части. Что им, наверное, уже известно.

Остальные звонившие были почти исключительно молодыми женщинами. И желающих рассказать о своем собственном опыте общения с Монссоном оказалось гораздо больше, чем требовалось разыскной группе. А еще больше тех, чьи знакомые хотели рассказать о них полиции. И одна из таких женщин оказалась особенно интересной. Она имела подругу, теперь радовавшуюся, что осталась в живых. И если верить ей, та была с Монссоном вечером в четверг третьего июля. Почувствовала неладное и просто ушла.

Два часа спустя ее допросили Кнутссон и Сандберг, и, как во многих других случаях, история этой свидетельницы оказалась несколько иной. Но по большому счету все еще крайне интересной с полицейской точки зрения. Кроме того, она подтверждала ранее полученными данные.

В десять вечера в четверг она пришла домой к Монссону в его квартиру на Фрёвеген в Естере. Там она бывала пару раз ранее летом, и все началось точно как обычно. На диване в гостиной. А потом она неожиданно просто сказала «нет».

— Я даже не знаю почему, — призналась она и посмотрела на Анну Сандберг. — У меня внезапно пропало желание.

— И что он сделал тогда? — поинтересовалась Сандберг.

Сначала пытался продолжать в своей обычной манере, но, почувствовав сопротивление, остановился.

Не стал грубым? Не использовал насилие против нее?

— Нет, — сказала свидетельница. — Просто скис сразу. Точно как юнец.

А поскольку она уже тоже скисла, быстро натянула джемпер, застегнула брюки, забрала сумку и удалилась.

— Боже, как мне повезло! — воскликнула она. — Останься я, он наверняка придушил бы и меня.

«Возможно, все обстоит еще хуже, — подумала Анна Сандберг. — Если бы ты делала все точно как обычно, Линда Валин по-прежнему была бы жива сегодня».

Потом она задала несколько естественных вопросов о сексуальных предпочтениях Монссона, и свидетельница ответила подобно всем другим женщинам, с которыми они уже побеседовали.

Обвиняемого можно было уподобить вожделенному переходящему кубку среди всех его партнерш. В сексе предпочитал брать инициативу на себя. Красивый, сильный, хорошо тренированный, жеребец, владеющий всеми аллюрами. Жесткий при необходимости, но при полной уверенности, что партнерша этого хотела, открытый для самых разных возможностей и предложений. Но не грубый, уж точно не настроенный нанести вред партнерше или удовлетворить какие-то собственные садистские наклонности.

— Это ведь и странно, — сказала свидетельница. — У меня и мысли не возникало, что он садист. Он никогда не был таким со мной, — констатировала она и покачала головой.

«Поскольку ты всегда выполняла его желания и потому, что он никогда не испытывал горького разочарования, будучи с тобой», — подумала Сандберг.

«Ты просто-напросто не та», — подумал Кнутссон.

Лиза Маттей вовсе не случайно оказалась в роли свидетельницы, когда Анна Хольт в четвертый раз допрашивала Монссона. Хольт задумала перейти в отношении преступника к закручиванию гаек, и Маттей была ей нужна, чтобы смягчить для него такую резкую перемену. Дружелюбие Лизы, ее мягкий стиль, невинная внешность и абсолютно равнодушное отношение Монссона к ней как к женщине идеально устраивали Хольт.

— Вчера ты рассказал, что обычно занимался с Линдой мягким сексом, — начала она. — Потом упомянул, что она писала о вас обоих в своем дневнике.

— Да, — сказал Монссон с настороженностью в глазах.

— Каждое правило имеет исключение, — сказала Хольт. — Насколько мне известно, ты и Линда имели главным образом мягкий секс. А другие случаи? Когда вы занимались сексуальными играми, экспериментировали друг с другом. Я хочу, чтобы ты рассказал об этом, и мне кажется даже, для тебя здесь не возникнет особых проблем.

— Нет, — сказал Монссон. — С какой стати? В этом ведь нет ничего странного. Подобное все нормальные люди делают, по крайней мере, однажды, когда занимаются друг с другом сексом.

Хотя, похоже, все оказалось не так просто, поскольку у Анны Хольт ушло два часа, прежде чем она заставила его признаться, что он в нескольких случаях связывал Линде руки, совершая с ней половой акт. Кроме того, это произошло далеко не сразу после того, как секс стал обычной частью их общения.

Линда не имела особого сексуального опыта. До того как она впервые оказалась с Монссоном, у нее было четыре разных партнера. И в самый первый раз она переспала с парнем в четырнадцать, причем на трезвую голову. Просто захотела попробовать. Все ее предыдущие мужчины не отличались от нее по возрасту. Она никогда не испытывала с ними оргазм. А только когда мастурбировала. Впервые в шестнадцать лет, тщательно следуя инструкциям, которые один из наиболее известных консультантов по сексу в стране давал в своей колонке в воскресном приложении к крупной вечерней газете. Все это она сама рассказывала Монссону. Первому настоящему любовнику в ее жизни.

С Бенгтом Монссоном она всегда испытывала оргазм. Как правило, неоднократно при каждой встрече с ним. Начиная со второго раза, хотя речь шла о банальном соитии. Именно оно-то обычно получалось труднее всего у большинства пар, особенно вначале, и как раз тогда он сделал одно открытие.

— Я заметил, что ей нравится, когда я крепко держу ее на последней стадии, — объяснил Монссон.

Сначала он останавливался на этом. Потом Линда сама без слов предложила пойти дальше. Она лежала на спине в его постели. Неожиданно взяла пояс от своего халата и протянула ему, держа руки вытянутыми перед собой с запястьями, прижатыми друг к другу. Он очень осторожно связал ей кисти и крепко привязал ее к спинке кровати с руками над головой. В полной тишине, при полном согласии и абсолютном доверии со стороны Линды. Так она впервые вручила руки своему любовнику Бенгту Монссону.