Откуда она это знала? Просто Маттей уже после первых вопросов Хольт и первых ответов Монссона поняла, что он скажет три часа спустя, когда ему зададут последний вопрос.

— Забавно слышать, — сказала Анна Хольт. — Тогда, пожалуй, я буду и далее советоваться с тобой.

— Зачем ему уже сейчас подставляться и рисковать, что ты не оставишь камня на камне от его версии? — продолжала размышлять вслух Маттей. — Лучше приберечь ее для белых халатов. Их ведь никто не заставляет бегать кругом и расспрашивать тех, кто мог оказаться там, когда все случилось, чтобы удостовериться в правдивости его рассказа.

— А ты не считаешь его хитрее, чем он есть?

— Он не слишком хитер, — сказала Маттей. — Просто знает, как обычно лгут девицам. Как подать себя подозрительному клиенту. Здесь он большой мастак.

— Но я ведь не похожа на его обычных красоток, — заметила Хольт и улыбнулась.

— Не для Бенгта Монссона. — Маттей покачала головой. — Для него ты сообразительная красотка. Опасная красотка.

— Но я-то никогда ему не отдамся, — усмехнулась Хольт.

— Этого ты можешь не говорить, Анна, — вздохнула Маттей. — Для него ты слишком хороша. Я просто имею в виду, что в глубине души он полностью убежден в своих способностях в конце концов завалить и тебя тоже. Образно выражаясь.

— Так, значит, он рассуждает, — угрюмо проворчала Хольт.

— А разве он может думать иначе? — спросила Маттей.

После обеда Монссон дал о себе знать Анне Хольт через персонал следственного изолятора. Ему понадобилось поговорить с ней снова. По важному делу. Не прошло и четверти часа после получения этого сообщения, как Хольт уже сидела у него в камере. Монссон чувствовал себя очень плохо. И не понимал почему. Неожиданно он просто ощутил сильный страх и действительно не мог разобраться, что происходит в его голове. Когда его должны были вывести в туалет, прямо перед приходом Хольт, он испытал сильное головокружение и рухнул как подкошенный.

— Я позабочусь, чтобы тебя показали врачу, — сказала Хольт.

— Ради бога, — попросил Монссон.

На пути к выходу Хольт спросила тюремного надзирателя:

— Как себя чувствует Монссон?

— Что вы с ним сделали? — поинтересовался надзиратель и широко улыбнулся. — Недавно, собираясь в сортир, он, казалось, совсем отключился. Даже свалился, прежде чем я успел его подхватить.

— И что вы об этом думаете?

— Лучшая игра из всего виденного мной ранее. Посмотреть на него, так просто умирает. Достоин «Оскара».

Под вечер, собираясь отправиться в отель, Анна Хольт обнаружила бумагу на доске объявлений, которая, казалось бы, не имела никакого отношения к их расследованию.

Это была страница из протокола опроса журналистки, написавшей заявление на коллегу Бекстрёма с обвинением в сексуальном домогательстве.

Беседовавший с потерпевшей коллега из полиции Векшё, судя по всему, и раньше занимался подобными делами. Помимо всего прочего он прекрасно представлял, сколь большое внимание прокуроры и суды уделяют разнице между небрежно наброшенной одеждой или неполным одеянием и наготой, за которой стоял сексуальный и непристойный умысел.

— Ты заметила, была ли у него эрекция, когда он стащил с себя полотенце? — спросил дознаватель.

Неясно, по словам потерпевшей. Во-первых, она особо не присматривалась. А во-вторых, закричала и потребовала вести себя по-человечески.

— Что-то ведь, наверное, ты все равно видела? — настаивал дознаватель, зная, какое решающее значение это имеет для возможности пробраться сквозь игольное ушко в зал суда.

— У него все выглядело как обычная сосиска, — сказала потерпевшая. — Скрюченная сосиска, — уточнила она.

«Повезло Бекстрёму», — подумала Анна Хольт, сорвала бумагу с доски объявлений, скомкала ее и отправила в корзину со всяким хламом, предназначенным для уничтожения.

— Закон на его стороне, — хихикнула Маттей в своей беспощадной манере, когда она и Анна Хольт сидели в баре отеля каждая со своим бокалом вина и подводили итоги произошедшего за неделю.

— Да, — сказала Хольт и вздохнула. — Порой мне интересно, что со мной не так. Мне ведь фактически немного жалко его. Представь себе, Лиза. Мне, похоже, жалко Бекстрёма.

— Есть средство от подобного, Анна, — сказала Маттей. — Хочешь, я повешу эту бумажку снова. Если ты приоткроешь для таких, как он, лишь маленький уголок своего сердца, они займут его целиком и полностью.

— Но ведь это не касается Юханссона, — сказала Хольт.

— Уж точно не моего Ларса Мартина, — согласилась Маттей.

Отныне Ян Левин видел сны каждую ночь. Почти всегда о том самом лете почти пятьдесят лет назад, когда он получил свой первый настоящий велосипед, и отец учил его кататься на нем. Однако сны теперь были не о велосипеде, не о его огненно-рыжем «Крессент Вэлианте», а о том дне, когда отцу неожиданно пришлось уехать в город.

Он отправился не на автобусе, как обычно. Дед отвез его на своем автомобиле. Отец выглядел усталым.

— Мы скоро увидимся, — сказал он и потрепал маленького Яна по волосам, но в тот раз все не выглядело, как обычно.

Потом дед тоже потрепал его по волосам, что казалось странным, поскольку он никогда не поступал так раньше.

— Теперь ведь тебе придется все взять на себя, Ян, и стать мужчиной в доме, и помогать маме, пока папа в городе, — сказал дед.

— Я обещаю, — ответил Ян.

Лето без конца. Пейзаж с множеством подходящих для купания озер, разбросанных вокруг, как звезды на скандинавском ночном небе. В воскресенье Анна Хольт и Лиза Маттей упаковали в специальную корзинку всякую снедь и отправились на пикник к одному из них с целью взбодриться перед новой трудовой неделей.

Хольт для начала решила возобновить свои заброшенные тренировки. Переодевшись, она сразу же размялась и отправилась на пробежку вокруг озера. А вернувшись примерно через час и оставив за спиной порядка десяти километров, сбросила с ног кроссовки и принялась плавать туда и обратно через озеро. Затем она сделала полсотни упражнений для пресса и столько же отжиманий. А закончив растяжкой, еще долго потом, раскрасневшаяся от физических нагрузок на двадцатичетырехградусной жаре, пыхтела как паровоз, восстанавливая дыхание.

Лиза Маттей все это время лежала в тени и читала одну из самых любимых книг своего детства, «Эмиль и сыщики» Эриха Кестнера. Особенно неизгладимый отпечаток в ее душе оставил отрывок, где маленький Эмиль с помощью вещественного доказательства (отверстия от булавки в трех украденных купюрах) разоблачил опытного вора, и за это в своей табели о рангах книжных борцов с преступностью она даже поставила мальчика впереди частного детектива Туре Свентона с его более интуитивной манерой расследования. Которая наиболее ярко была продемонстрирована в наблюдениях сыщика Вилле Вессласа и выводах, сделанных им относительно характера преступника. Лиза Маттей, еще будучи маленькой девочкой, интересовалась криминалистикой.