Говоря о движении, Гассенди определяет его «лишь как переход с и места на место»[580] [581] [582], «перенесение», «движение перехода», отличая это механистическое, по сути, понимание движения от аристотелевского как ка- " чественного изменения. Он различает два вида движения: 1) естественное, когда атом благодаря своей тяжести движется вниз; 2) отраженное, когда, атом при столкновении с другими отскакивает назад. Причина отраженного движения заключена как в природе пустоты, которая не может оказывать * сопротивления отскакивающему атому, так и в природе атомов, которые в силу их чрезвычайной плотности не могут проникать друг в друга и потому при столкновении должны отражаться.

Таким образом, атомы и пустота, неотделимая от них, суть первоприн- ципы вещей. Именно первопринципы, но не элементы тел, ибо «не атомы и пустота, но одни лишь атомы суть элементы тел, пустота же служит лишь местом для их разделения»51.

Атом, как первоначало бытия, трактуется Гассенди в качестве универсального онтологического принципа, что позволяет ему объяснять не только доступный чувственным восприятиям мир, но и всё мироздание, Вселенную чисто механистическим путем. Вселенная, состоящая из тел, которые образованы скоплением атомов, и пустоты, специфическое свойство которой бестелесность и. которая является условием возможности движения тел, бесконечна, ибо она ничем не отграничена, вне ее ничего нет. Эту свою мысль Гассенди пытается подтвердить мысленным экспериментом. «Представим себе, — пишет он, — край Вселенной и предположим, что некто, стоя на этом краю, с большой силой послал стрелу за пределы Вселенной; стрела эта либо полетит, либо не полетит и останется на месте. Если она полетит, то это значит, что вовне имеется пространство, а, следовательно, и здесь предела нет; если же она не полетит, то это означает, что вовне есть нечто препятствующее движению стрелы, и, таким образом, здесь опять-таки нет предела».

Вселенная одна, бесконечна в пространстве и вечна во времени, не имеет ни краев, ни центра, не подвержена никаким изменениям. «Вселенная, — по словам Гассенди, — всегда была такой, какая она теперь, и такой она будет вечно. Ибо нет ничего такого, во что она могла бы превратиться, лишившись, так сказать, своего характера как Вселенной…»[583] Таким образом, Вселенная неподвижна, поскольку вне ее нет никакого пространства, куда она мота бы двигаться, и неизменна.

Но в силу бесконечного количества атомов внутри Вселенной существует бесконечное множество видимых миров, которые имеют начало и конец как в пространстве, так и времени, и подвержены возникновению и уничтожению. Безусловно, в этих своих рассуждениях Гассенди выступает последователем не только Эпикура, но и Дж. Бруно, а также и союзником Р. Декарта.

Осуществленная выше реконструкция атомистического учения Гассенди позволяет сделать вывод, что оно создавалось в противовес не только физике Аристотеля, но и Декарта. Наиболее явное расхождение эпикурейского священника с картезианством обнаруживается в понимании субстрата бытия. Если у Гассенди атом суть мельчайшее физическое тело, даже такое свойство атомов, как величина есть качество физическое, а именно: они неделимы в силу их абсолютной твердости, то корпускулы Декарта — это геометрическая фигура, математическое неделимое, амера, математическая точка, не поддающаяся делению из-за отсутствия у нее частей. Таким образом, в отличие от Декарта, который утвердил в естествознании математическую физику, Гассенди разводит физику и математику.

Резко расходится с картезианцами Гассенди и в понимании источника движения. Если, как было показано выше, причину движения он связывал с самой природой атомов, в частности с имманентными им импульсом, энергией, то Декарт, как известно, источником движения считал бога, который при сотворении мира вложил в него определенное количество силы.

Кроме того, Декарт отрицал наличие пустоты в природе, понимая последнюю как непрерывный материальный континуум, Гассенди же допускал существование пустоты, пространства, отличного от материи. Правда, пустота атомистов не была абсолютным ничто, она, по словам отечественного историка науки В. П. Зубова, «оказывалась некоей непрерывной тончайшей материальной средой»[584], получившей в дальнейшем в физике название эфира.

Место и значение Гассенди в истории классической науки определяется прежде всего тем, что его атомизм претендовал на статус общей модели построения не только физического мира, но и мира в целом, включая и мир живых существ, и сферу духовного. Выступив в качестве унифицированного единого языка науки, атомизм все явления пытается объяснить механическим путем. Этим, по-видимому, можно объяснить ту огромную роль, которую сыграл атомизм в становлении классической науки, в частности, механики[585]. Дальнейшее свое развитие атомизм Гассенди получил в научных изысканиях великого голландского механика, физика и математика Христиана Гюйгенса (1629-1695) и химика Роберта Бойля (1627- 1691), которые пытались придать атомистической философии математический характер.

Научная программа Исаака Ньютона (1642-1727) оказалась ведущей среди всех остальных программ и примерно с середины XVIII столетия и вплоть до нач. XX в. она, наряду с картезианской программой, определяла основные ориентиры естественно-научных и философских представлений.

Свою научную программу Ньютон формулировал на основе четырех методологических правил, изложенных им в начале третьей книги «Математических начал…» и именуемых обычно историками науки «правилами философствования». Эти правила предполагают определенную онтологию, содержание которой образуют метафизические положения о природе и структуре Вселенной.

Первое правило гласит: «Не должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснения явлений»[586]. В нем не трудно усмотреть сформулированный в свое время У. Оккамом принцип экономии мышления («бритва Оккама»), требующий создание простых объяснительных теорий, диктуемых простотой природы: «природа ничего не делает напрасно… природа проста и не роскошествует излишними причинами»[587]. Итак, первое методологическое правило Ньютона определяется онтологическим постулатом простоты природы.