освещенных окон в нижнем этаже. Красивый и надежный, как и построивший его мужчина.

Дойдя до ограды, я повернулась к мужу.

— Лучше бы соврала тогда.

— Не говори ерунды, саксоночка. Ты совсем не умеешь лгать. К тому же его светлость уже успел меня просветить.

— Неужели даже в пылу ссоры ты ни на миг не усомнился в его правдивости? Я могла бы сказать, что Джон все это выдумал, чтобы позлить тебя. И ты бы мне поверил.

— Поосторожнее со словами, саксоночка, — мрачно предостерег Джейми. — Я больше не желаю слышать о драгоценной персоне его светлости. С чего ты взяла, что я бы тебе поверил? Я верю только собственным глазам.

— И кто теперь говорит ерунду? — холодно заметила я. — Поверил бы как миленький. Потому что хотел верить. Разве не так?

Джейми презрительно фыркнул.

Мы стояли, прислонившись к забору. Запахи жасмина, томатов и человеческих экскрементов сменились сладковатым запахом навоза и тяжелым, густым духом лесных испарений. Пахло прелыми листьями и хвоей.

— Почему же ты не соврала? — спросил он, прервав затянувшееся молчание. — Если не сомневалась, что я поверю.

Я не сразу ответила, осторожно подбирая слова. Теплый ночной воздух звенел от треска цикад. Найди меня, приди ко мне, люби меня… Стрекотание сердец? Или всего лишь брачные игры кузнечиков?

— Потому что когда-то давно пообещала, что буду с тобой честна. Даже если честность обернется против меня самой. И пускай мне будет больно, но оно того стоит.

— Фрэнк тоже так считал?

Я медленно втянула в себя воздух и задерживала дыхание, пока у меня не потемнело в глазах.

— Только он мог бы ответить на твой вопрос, — отрезала я. — Сейчас речь не о нем. А о нас с тобой.

— И о его светлости.

Тут мое терпение лопнуло.

— Черт возьми, чего ты от меня хочешь? Чтобы я сказала, как жалею о том, что спала с ним?

— А ты жалеешь?

— Вообще-то… — процедила я сквозь зубы, — учитывая, в какой ситуации тогда оказалась, — или думала, что оказалась…

Темнеющая в ночи высокая фигура резко повернулась ко мне.

— Саксоночка, если ты сейчас скажешь «нет», я за себя не ручаюсь. Поэтому не говори, ладно?

— Да что с тобой не так?! Ты же сказал, что простил меня…

— Ничего подобного. Я сказал, что всегда буду любить тебя, — и это правда, но…

— Невозможно любить кого-то и при этом отказываться прощать!

— Я тебя прощаю.

— Ну ты и нахал! — возмутилась я, набросившись на него с кулаками.

— Тебя не поймешь. — Он хотел схватить мою руку, но я увернулась. — Не сказал, что прощаю, — злишься, сказал — приходишь в ярость.

— Да потому, что я ни в чем не виновата, тупая твоя башка! Ты это прекрасно знаешь! Как можно прощать за то, чего я не делала?

— Но ведь ты делала!

— Нет! Ты обвиняешь меня в неверности. Только я тебе! Не! Изменяла! — дрожа от гнева, громко выкрикивала я, заглушая стрекот насекомых.

Последовало долгое молчание, а затем цикады робко возобновили прерванную песню. Джейми с яростью тряхнул верхнюю перекладину забора. Доски жалобно скрипнули. Возможно, он говорил что-то на гэльском, но исторгаемые им звуки скорее напоминали звериное рычание.

Я застыла, пытаясь отдышаться. Ночь была теплой и влажной, и мне стало жарко. Стянув шаль, я бросила ее на забор. Джейми понуро стоял, вцепившись в перекладину. В ночной тиши отчетливо слышалось его частое, глубокое дыхание.

— Хочешь знать, что со мной не так? — заговорил он наконец низким, напряженным голосом. И выпрямился во весь рост в сиянии луны. — Я поклялся себе, что вырву из памяти ту… историю. У меня почти получилось. Но чертов содомит вдруг ни с того ни с сего присылает письмо — как ни в чем не бывало! И все началось по новой.

Голос дрогнул, и Джейми отчаянно помотал головой, словно хотел придать ему твердости.

— Когда я об этом думаю, а потом вижу тебя… хочу в тот же миг тобой овладеть. Ты неизменно будишь во мне желание — кромсаешь ли в салат огурцы или купаешься обнаженной в ручье. Знала бы ты, саксоночка, как я тебя хочу! Но он прочно засел у меня в мозгу, и если… если…

Не найдя нужных слов, он шарахнул кулаком по перекладине забора — тот заходил ходуном.

— Мысль о том, чем вы занимались за моей спиной, сводит меня с ума. Всякий раз, ложась в постель, мы словно делим ее с ним!

Я бы тоже с удовольствием стукнула по забору, да боялась ушибиться. Вместо этого с силой провела ладонями по лицу и запустила пальцы в прическу, не обращая внимания на посыпавшиеся шпильки. И долго стояла, оскорбленно сопя.

— Ничего подобного, — категорично заявила я. — Лежа с тобой в кровати, я никогда, ни единой секунды не думала ни о ком другом. И мне горько слышать, что ты думаешь не только обо мне.

— Нет, Клэр. — Он порывисто вздохнул и схватил меня за плечи. — Не думаю. Просто боюсь, что подобные мысли могут вернуться.

У меня вдруг закружилась голова (не иначе как из-за гипервентиляции). Положив ладони ему на грудь, чтобы не упасть, я почувствовала резкий мускусный запах его тела, окутывающий нас горячим невидимым облаком. Джейми и правда меня хотел.

— А знаешь что? — сказала я наконец, подняв голову. Привыкшие к темноте глаза явственно различали его лицо и пытливый взгляд. — А знаешь что? — повторила я, нервно сглотнув. — Предоставь это мне.

По телу Джейми пробежала легкая дрожь — возможно, от сдерживаемого смеха.

— Не слишком ли много ты о себе возомнила, саксоночка? — хрипло спросил он. — Думаешь, стоит мне сунуть свой член в тепленькое местечко, как я обо всем забуду?

Я ошарашенно уставилась на мужа.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Да как ты… — задохнувшись от возмущения, я отпрянула и всплеснула руками. — Зачем ты так говоришь? Ведь это неправда!

Джейми поскреб щетину на подбородке.

— Конечно, — согласился он. — Просто захотелось тебя хорошенько разозлить, чтобы ты меня стукнула.

Я рассмеялась от неожиданности.

— Не искушай меня. Ты действительно этого хочешь? Почему?

Отступив на пару шагов, Джейми медленно оглядел меня с головы до ног — от растрепанных волос до поношенных мокасин. И обратно.

— Потому что… примерно через десять секунд я повалю тебя на траву, задеру юбку и применю некоторое насилие. Вот и подумал, что будет проще это сделать, если ты меня как бы… спровоцируешь.

— Я спровоцирую тебя?

Три секунды из десяти я простояла как громом пораженная. Кровь оглушительно стучала в висках и пульсировала на кончиках пальцев. Затем я шагнула