В Мадриде корили кардинала-инфанта за сдачу Брайзаха. Ему следовало, считал Оливарес, послать на помощь городу подкрепления[1220]. Фаворита не интересовало, могли он это сделать в условиях, когда из Мадрида вместо денег поступали разноречивые указания. С другой стороны, на короля и его фаворита сразу навалилось столько неприятностей, что они, конечно же, нуждались в козлах отпущения, хотя сами и были причиной всех бед.

Недовольство, назревавшее при Филиппе II, переросло в ропот при Филиппе III и вылилось в яростное возмущение при Филиппе IV, сопровождавшее все, что бы он ни делал. Неумелое обращение с финансами вызвало такую бешеную инфляцию, что в отдельных районах страны люди перешли на бартерный обмен[1221]. По некоторым оценкам, в начале сороковых годов три четверти товаров, поступавших в Испанию, доставлялось на голландских кораблях. Несмотря на всю нелепость сложившегося положения — эмбарго на заход вражеских судов никто не отменял, — только нелегальные морские перевозки и спасали Испанию. В 1639 году блистательный и отважный голландский адмирал Тромп вынудил испанскую флотилию, семьдесят семь кораблей, уйти в нейтральные английские воды, и здесь, игнорируя нормы международного морского права и протесты английского правительства, напал на него, пользуясь численным превосходством. Тромп потопил или захватил семьдесят кораблей. Эта грандиозная победа голландцев означала конец морского могущества Испании. Насквозь прогнивший исполин рухнул, чтобы уже никогда не подняться.

Тем временем Ришелье прибрал к рукам крошечное герцогство Савойю в Альпах, которое Габсбурги давно хотели использовать как ворота во Францию. Им тогда управляла за несовершеннолетнего сына вдовствующая герцогиня Кристина, сестра Людовика XIII.

В Германии Оливарес растрезвонил, что курфюрсты Баварии и Кёльна находятся на содержании Франции, и император, так хорошо начинавший, превратился в очередного козла отпущения. Его министры якобы ненадежны, а подданные нелояльны[1222]. Так ответил Оливарес на попытки Фердинанда спасти свою, а не испанскую монархию.

В самой же Испании обанкротившийся двор вел прежний расточительный образ жизни. Король постарел, здоровье его пошатнулось, он все чаще грустил и молился, однако не жалел денег на маскарады, театры, бои быков, содержание любовниц и внебрачных детей[1223]. Тем временем французская оборонная политика трансформировалась в наступательные действия во Фландрии и на Пиренеях. На обоих фронтах испанцы пока отбивали атаки интервентов, оттягивая неминуемую развязку, которая рано или поздно наступит, если в Мадриде, конечно, не произойдет какое-нибудь чудо.

Чуда не случилось. В 1640 году восстали Каталония и Португалия. В течение года в Лиссабоне кроткий герцог Жуан Браганса стал Жуаном IV, заключив политический договор с Францией[1224], перемирие с голландцами[1225] и торговые соглашения с Англией и Швецией[1226]. В Каталонии восстание приобрело еще более опасный характер. Ришелье был непричастен к нему, но когда восстание началось, сразу же установил связь с лидерами, поняв его исключительную важность для Франции. В декабре 1640 года кардинал подписал договор с каталонцами, в начале нового года обещал им направить французский военно-морской флот, а они в ответ избрали Людовика XIII герцогом Барселоны, независимой от испанской короны[1227].

Таким образом, Испанские Нидерланды были покинуты всеми, как тонущий корабль во время шторма. Мадридское правительство от них отказываться не собиралось, но и не помогало. Даже если бы Филипп располагал и деньгами и людьми, он не мог переправить их ни морем, ни по суше: голландцы контролировали малые моря, а французы — Брайзах. Великий путь Габсбургов из Италии во Фландрию был заблокирован, и долина Вальтеллина утратила свое былое значение. Названная «дорогой мира», она была отдана Граубюдену, и теперь бесполезные проходы цинично предложили испанцам[1228].

Напрасна была победа при Нёрдлингене, напрасны были стратегические труды кардинала-инфанта на границах Фландрии и Брабанта. В 1640 году прекратилась всякая помощь. Вместо нее принц получил запрос, звучавший как приказ, на то, чтобы выслать оружие и боеприпасы в Испанию для борьбы с Португалией[1229]. Запутавшись в приказах, контрприказах и разноречивых слухах из Португалии и Каталонии[1230], кардинал-инфант все-таки не сдавался и продолжал отбиваться от голландцев. Он сдерживал их весь 1640 год; в 1641 году им удалось лишь вернуть Геннеп, который они потеряли шесть лет назад. Но как долго он мог выстоять? Моральное переутомление, неопределенность отношений с королевским двором, физическое перенапряжение подорвали и без того некрепкий организм принца. Поздней осенью 1641 года он заболел, 8 ноября проверил и подписал шесть депеш испанскому королю[1231], а 9 ноября скончался. Он до последнего дня сохранял стойкость духа.

Еще менее счастливо сложилась судьба кузена, императора Фердинанда III. В то время как рушилась испанская монархия, он всеми силами старался уберечь от краха австрийскую династию. Несмотря на брюзжание Мадрида[1232], Фердинанд почти достиг успеха, и его провал кажется особенно трагичным. Будучи венгерским королем, он заложил основы мирного урегулирования, отвечавшего интересам империи, добившись подписания Пражского договора. Став императором, он должен был лишь руководствоваться уже известными принципами. Постепенно Фердинанд завлек на свою сторону и настроил против Ришелье и Оксеншерны практически всех германских князей, кроме трех. Об одном из них — курфюрсте Пфальцском — он вообще мог не беспокоиться, поскольку у того за душой не было ничего, кроме звания. Вторым оппозиционером был неисправимый эгоист Георг Брауншвейг-Люнебург, с самого начала вступивший в альянс с Густавом Адольфом и связавший все свои расчеты на успех и обогащение со шведами. Третьим был ландграф Вильгельм V Гессен-Кассельский.