Да, они продолжали сражаться, продолжали твердить слова о рейхе и фюрере, но, по сути, замкнулись на себе, не чувствуя себя обязанными перед орденом СС и уж тем более перед вермахтом. Так, в лишениях и тяготах войны части СС стали для солдат домом. Бои и потери – все это сплотило оставшихся, они превратились в замкнутые сообщества, куда не допускают чужаков. То же самое было и с командирами. Более самоуверенных и надменных генералов в других немецких частях не имелось. Их «самонадеянность» расшифровывалась как «надежда только на собственные силы». И генералы СС дали много примеров этакой здоровой самонадеянности. В феврале 1943 года Хауссер получил приказ со своим бронетанковым корпусом СС остановить противника под Харьковом и удержать город любой ценой. К 12 февраля русским удалось вклиниться между немецкими частями, так что над корпусом Хауссера нависла угроза окружения. Он запросил у командующего армией Ланца разрешения отступить. Ланц отказал, сославшись на приказ фюрера «ни шагу назад». 15 февраля Хауссер по рации получил новое напоминание о приказе Гитлера и требование оставаться в городе. Тогда генерал принял собственное решение. 15 февраля в 12.50 он приказал выходить из кольца, пока оно не сомкнулось полностью. В результате был нарушен прямой приказ фюрера, но зато спасен танковый корпус, и фельдмаршал Манштейн позднее смог использовать его для контрнаступления. Гитлер побрюзжал по поводу непослушания генерала СС, но наказывать не стал.

Командира гвардейского полка Дитриха ОКБ обвинило в том, что он без приказа ворвался в Ростов, «одержав престижную победу», как заметил Бергер. Непослушание командира полка «Викинг» заставило фельдмаршала Клейста отправить ему просто классическую радиограмму: «Командиру полка „Викинг“. Первое: принять к сведению, что войска не должны занимать позиции вопреки приказам. Второе: доложить, как это произошло, не докладывая о том факте, что заняты не те позиции, которые было приказано занять».

Но больше всех сокрушался по поводу излишней самостоятельности своих генералов сам рейхсфюрер. 23 ноября 1942 года фон Герф, начальник управления кадров СС, предостерегал его: «Есть группа, сосредоточившаяся вокруг Ютнера, за ними надо следить, так как они могут стать опасными. По своим помыслам и устремлениям эти люди чужды СС. Они просто хотят быть имперской гвардией, а на все остальное не обращают внимания». Гиммлер и сам понимал это. У него никогда не было особо тесных связей со своими военными, но он болезненно ощущал отчуждение, быстро развивавшееся в отношениях между ваффен-СС и другими частями организации. Еще 5 марта 1942 года он напророчил: «Я вижу большую опасность, что войска СС начнут вести самостоятельное существование, прикрываясь военной необходимостью, как вермахт раньше воспользовался „интересами национальной обороны“». Был ряд признаков, подтверждающих опасения Гиммлера: ваффен-СС демонстративно отвергали все контакты с общими СС, вопреки приказу Гиммлера пользовались армейской системой рангов, да и готовность встать под начало вермахта тоже шла вразрез с указаниями рейхсфюрера.

Узнав, что во время авианалета 600 эсэсовцев получали распоряжения от армейского коменданта Берлина, Гиммлер разбушевался: «Если еще хоть один член ваффен-СС поступит под командование вермахта и нанесет тем самым удар в спину мне, рейхсфюреру СС, то я твердо обещаю, что командир гарнизона СС Берлина будет не просто уволен, а арестован». Но искоренить это тяготение к армии было нелегко. Гиммлер все время втолковывал своим военным, что их истоки, корни, дом родной – это орден СС; он запретил офицерам войск СС носить иные знаки различия, кроме эсэсовских, а Штайнеру сделал выговор за то, что тот подписывал свои приказы «генерал Штайнер». Все напрасно. Гиммлеру пришлось пойти на уступки и разрешить старшим офицерам войск СС, начиная от бригадефюрера, пользоваться армейскими званиями в дополнение к эсэсовским. Зато он еще больше стал донимать своих генералов укорами в отсутствии идейного рвения. Гиммлер пригрозил: «Я буду оценивать командирские качества исходя не только из уровня военной подготовки, но и из способности воспитать каждого офицера, сержанта, солдата стойким, идейно убежденным бойцом».

Едва ли кто-то из генералов принял это во внимание. Бергер поражался тому, что «в СС есть люди, которые могут просто не замечать ясных указаний рейхсфюрера». Во многих дивизиях идеологическая учеба, о которой говорил Гиммлер, вообще не проводилась, а более прилежные офицеры, которые пытались как-то ее наладить, превращались в посмешище. 2 октября 1943 года тайный осведомитель административного управления СС изложил суть грубо, но точно: «Надоело до тошноты. Я только слышу: „Дух СС“! Дерьмо! Чушь собачья!»

Подобных рапортов становилось все больше, и Гиммлера все сильнее грызли подозрения, что он окружен неблагодарными людьми, что генералы его уже одной ногой на стороне соперника – вермахта и вообще все они отступники. Угодничество обергруппенфюрера Хефле по отношению к вермахту так рассердило Гиммлера, что он даже перестал обращаться к нему на «ты», хотя они были товарищами со времен Мюнхенского путча, и стал угрожать ему страшной карой: «Господин Хефле. Это письмо – последнее предупреждение, перед тем как я вас уволю. Вы столь же недисциплинированны, как и слабы в исполнении моих приказов. Создается впечатление, что вы просто игрушка в руках вашего штаба. Известите меня в письменном виде, кратко и убедительно, без объяснений и оправданий, как вы намерены поступать – выполнять мои распоряжения или прислушиваться к тому, что вам нашепчут штабные либо велят местные армейские командиры».

На Хефле это письмо не произвело впечатления. А обергруппенфюрер Битрих, в то время командующий танковым корпусом, отказался уйти со своего поста, когда Гиммлер его уволил за критические высказывания о боях в Нормандии. Вдобавок Битриха поддержал фельдмаршал Модель. И совершенно невыносимо было сознавать, что бывший фаворит Гиммлера обергруппенфюрер СС и генерал ваффен-СС Феликс Штайнер тоже пополнил ряды критиков рейхсфюрера. «Вы самый строптивый из моих генералов!» – воскликнул однажды Гиммлер, узнав, что Штайнер отозвался о нем как о «слезливом романтике». С тех пор этот резкий на язык офицер вышел из доверия. Еще в 1940 году Штайнер, тогда командир полка «Дойчланд», в офицерской столовой поставил рейхсфюрера в дурацкое положение, громко порицая стратегию Адольфа Гитлера на Западе – так громко, что Гиммлер через Хефле передал ему: пусть прикусит язык. Гиммлер видел, что Штайнер окружил себя людьми, для которых не было большей забавы, чем потешаться над тонконогой фигурой «Рейхсхайни» в мундире. Его бесили комментарии начальника штаба у Штайнера, штурмбаннфюрера Райхеля, который, по словам Гиммлера, «оказывал чрезвычайно неблагоприятное влияние на мораль других офицеров». В августе 1942 года Гиммлер отозвался о нем следующим образом: «Особенно нетерпимыми я нахожу выходки Райхеля. Он постоянно болтает языком, критикуя не только действия властей вообще, но даже фюрера, а также меня самого». Штайнеровский начальник артиллерии Гилле тоже попал в черный список. Совершенно аполитичный, он открыто демонстрировал пренебрежение к вопросам нацистской идеологии. Однажды он бросил инструктору по политучебе: «Носить коричневую рубашку в таком аристократическом полку просто неприлично. Я пришлю наряд почистить ваше помещение».