искупит мои грехи». Он прошептал мне это предыдущей ночью. Кажется, это было последнее, что я слышала от него. Что ж, пусть так, но я бы предпочла, чтобы он вообще не ощущал нужды что-либо искупать. Что касается Йена и Фергуса…

Фергус участвовал в битве у Престонпанса, когда ему было десять. Я все еще помнила потрясенное, изможденное, измазанное сажей лицо маленького французского сироты, глядящего на меня с захваченной вражеской пушки. «Я убил английского солдата, мадам. Он упал, а я ударил его ножом».

И я помнила пятнадцатилетнего Йена, покаянно рыдающего, потому что он думал, что убил грабителя, залезшего в типографию Джейми в Эдинбурге. Бог знает, что ему приходилось делать с тех пор, он ничего не рассказывал. Мне внезапно вспомнился крюк Фергуса, темный от крови, и силуэт Йена в темноте. «И я», — сказал он, вторя Джейми. «Я убиваю для нее».

На дворе тысяча семьсот семьдесят третий. А восемнадцатого апреля семьдесят пятого… Взрыв, который потрясет весь мир, уже готовится. В комнате было тепло, но меня затрясло. От чего, во имя Господа, я вообще могу их защитить? Хоть кого-то из них.

Внезапный рев с крыши отвлек меня от моих мыслей. Я вышла во двор и посмотрела наверх, прикрывая глаза от солнца. Джейми сидел на коньке крыши, раскачиваясь взад-вперед и баюкая руку, прижатую к животу.

— Что там происходит? — крикнула я.

— Посадил занозу, — последовал отрывистый ответ сквозь крепко сжатые зубы.

Мне захотелось засмеяться, чтобы немного отвлечься от напряжения, но я не стала.

— Ну, тогда спускайся вниз. Я вытащу.

— Я не закончил.

— Мне все равно! — сказала я, внезапно теряя терпение. — Сейчас же спускайся. Я хочу поговорить.

Сумка с гвоздями упала на траву с резким звоном, за ней последовал молоток.

Что ж, начнем с насущных забот.

* * *

Ну, технически это действительно была заноза. Двухдюймовая кедровая щепка, которую он целиком загнал под ноготь среднего пальца, почти до сустава.

— Иисус твою Рузвельт Христос!

— Ага, — согласился он, чуть побледнев. — Можно и так сказать.

Выпирающий конец был слишком коротким, чтобы его можно было ухватить пальцами. Я загнала Джейми в операционную и выдернула щепу пинцетом, прежде чем он успел бы сказать: «Джек Робинсон». Джейми говорил куда больше, чем «Джек Робинсон»: в основном он шипел что-то на французском — лучше языка для проклятий еще не придумали.

— Этот ноготь слезет, — заметила я, погружая покалеченный палец в чашу с водой и спиртом. Кровь вытекала из раны, как чернила из каракатицы.

— К черту ноготь! — сказал он, сжимая зубы. — Отрезай весь проклятый палец, и покончим с этим! Merde d’chevre!

— Китайцы раньше… Хотя нет, если подумать, они и сейчас этим промышляют — они засовывают людям под ногти занозы из бамбука, чтобы заставить их говорить.

— Господи! Tu me casses les coquilles![71]

— Судя по всему, эта техника доказала свою эффективность, — сказала я, доставая его руку из миски и туго оборачивая ее повязкой. — Испробовал ее на себе, прежде чем применять на практике? — Я старалась говорить спокойно, глядя на его руку, потом почувствовала на себе его взгляд. Он фыркнул.

— Что, во имя всех святых и архангелов, тебе тут рассказывал Йен, саксоночка?

— Что ты намерен допросить Брауна и получить все ответы.

— Намерен, и получу, — кратко отозвался он. — И что?

— Фергус и Йен, кажется, думают, что ты готов сделать все, что покажется тебе необходимым, — сказала я осторожно. — И более чем рады помочь.

— Думаю, так и есть.

Боль немного утихла. Он вздохнул поглубже, на лицо возвращалась краска.

— Фергус имеет право — напали на его жену.

— Йен кажется… — Я замолкла в поисках подходящего слова. Йен казался таким спокойным, что это ужасало. — Ты не позвал Роджера, чтобы помочь… помочь с допросом?

— Нет. Пока нет, — краешек его рта дернулся. — Роджер Мак — отличный боец, но не годится, чтобы запугивать, если только его всерьез не обуял гнев. Он совершенно не умеет врать.

— В то время как ты, Йен и Фергус…

— О да, — сухо отозвался он. — Коварные, как змеи, вся шайка. Стоит только посмотреть на Роджера Мака, чтобы понять, как им с девчушкой хорошо и спокойно вместе. Это немного утешает, — добавил он, и складка у рта стала глубже. — Я хочу сказать — знать, что все налаживается.

Я видела, что он пытается сменить тему, — это был плохой знак. Я попыталась тихонько фыркнуть, но нос взорвался болью.

— И ты хочешь сказать, что тебя не обуял гнев?

Джейми фыркнул куда успешнее меня, но не ответил. Он наклонил голову набок, наблюдая, как я раскладываю полоску ткани и втираю в нее листья камфары. Я не знала, как выразить, что меня беспокоит, но он явно видел, что я нервничаю.

— Ты убьешь его? — спросила я с отчаянием, не отрывая глаз от банки с медом. Она была сделана из коричневого стекла, и солнечные лучи прошивали ее насквозь, делая похожей на кусок янтаря.

Джейми безмолвно смотрел на меня. Я чувствовала его оценивающий взгляд, хотя не поднимала глаз.

— Думаю, да, — сказал он.

Мои руки задрожали, и я прижала их к столешнице, чтобы унять дрожь.

— Не сегодня, — добавил он. — Если я убью его, то сделаю это как положено.

Я не была уверена, что хочу слышать, как, по его мнению, выглядит «убийство как положено», но он все равно сказал:

— Если он умрет от моей руки, то это будет открытая схватка перед свидетелями, которые знают, в чем дело, и он будет крепко стоять на ногах. Я не позволю пойти толкам, что я убил беспомощного человека, каким бы ни было его преступление.

— О. — Я сглотнула, ощущая легкую тошноту, и взяла щепотку измельченной в порошок лапчатки, чтобы добавить к мази, которую готовила. У нее был легкий терпкий запах, который несколько помог. — Но… ты ведь можешь оставить его в живых?

— Возможно. Думаю, я могу получить за него хороший выкуп. Будет видно.

— Ты говоришь прямо как твой дядя Колум. Он рассуждал бы так же.

— Правда? — Джейми едва заметно улыбнулся. — Это комплимент, саксоночка?

— Думаю, что может быть и комплиментом.

— Ай, что ж, — сказал он задумчиво. Негнущиеся пальцы застучали по столу, и он немного вздрогнул, когда это движение потревожило раненый ноготь. — У Колума был замок и клан, воины. А вот у меня могут возникнуть сложности с обороной даже этого дома.

— Поэтому ты говоришь, что будет видно?

Мне стало неспокойно: мысль о вооруженных захватчиках, нападающих на дом, не приходила мне в голову. Я поняла, что его решение содержать Брауна