Чиапан, о котором так много говорилось, с виду ничуть не походил не только на столицу, но вообще на город: всего лишь очередная, расположенная на берегу притока реки Сачьяпы деревня, разве что малость побольше прочих. Правда, здесь помимо обычных лачуг из жердей имелись несколько бревенчатых строений и даже осыпающиеся остатки двух старых пирамид.

Наш маленький отряд вступил в Чиапан, шатаясь от усталости и призывая целителя. Доброжелательный прохожий, с сочувствием отнесшийся к нашим настойчивым призывам, остановился и, едва бросив взгляд на Десятого, воскликнул: «Макобу!» Затем он выкрикнул на своем языке что-то такое, отчего двое или трое других прохожих мигом сорвались с места, а сам, жестом поманив нас за собой, рысцой устремился к жилищу лекаря, который, как мы поняли по другим жестам, немного владел языком науатлъ.

К тому времени, когда мы туда добрались, нас уже сопровождала целая толпа возбужденно тараторивших местных жителей. По-видимому, у чиапа в отличие от мешикатль совершенно не было индивидуальных имен: они, как и вы, испанцы, использовали родовое имя, остающееся неизменным у всех поколений одной и той же семьи. Раб, которого мы прозвали Десятым, происходил из семьи Макобу из Чиапана; прохожий, узнав его, сообщил другим, а уж те поспешили оповестить близких о нежданном возвращении пропавшего родича.

К сожалению, Десятый был сейчас не в состоянии узнать хоть кого-нибудь из других членов семьи Макобу, которые окружили нас, а лекарь (хотя явно довольный тем, что у его двери собралась такая шумная толпа) не мог запустить внутрь всех желающих. Когда мы четверо положили больного на земляной пол, немолодой целитель приказал, чтобы в хижине не осталось никого, кроме его самого, старой карги – его жены, являвшейся одновременно и его помощницей, самого недужного и меня. Мне он намеревался в процессе лечения объяснить, в чем оно заключается. Представившись как целитель Мааш, он на ломаном науатлъ изложил мне суть своего лечебного метода.

Держа в руке запястье Десятого (он же Макобу), лекарь одно за другим выкрикивал имена божеств, как добрых, так и злых, почитаемых в стране чиапа. Он объяснил мне, что якобы сердце больного при упоминании имени того бога, который наслал на него недуг, начинает биться сильнее, пульс учащается, и становится ясно, какому богу необходимо принести жертву, чтобы снять порчу. Ну а заодно и какие снадобья использовать для лечения.

Представьте картину: Десятый, исхудавший, с закрытыми глазами, неподвижно лежал навзничь на шкуре кугуара, в то время как старый целитель держал больного за запястье, наклонившись над ним и выкрикивая тому в ухо:

– Какал, светлый бог!

После паузы, необходимой, чтобы проверить пульс, следовало:

– Титик, темный бог!

Кого только целитель не называл: тут были и Антун, бог жизни, и Хачьяком, бог могущества, и Tea, богиня любви, и множество других богов и богинь чиапа, имен которых я не запомнил. Однако в конце концов абсолютно измотанный старик выпрямился и, признавая неудачу, сказал:

– Пульс настолько слаб, что я не смог заметить, чтобы он откликнулся на какое-либо имя.

И тут Десятый, не открывая глаз, прохрипел:

– Меня укусил бинкицака.

– Вот оно что! – воскликнул, приободрившись, лекарь Мааш. – Мне и в голову не приходило, что это кто-то из низших духов. А ведь верно, вот и рана. След укуса.

– Прошу прощения, господин целитель, – осмелился подать голос я. – Это был никакой не бинкицака. Его укусил кролик.

Врач поднял голову и посмотрел на меня с презрением.

– Молодой человек, я держал больного за запястье, когда он произнес слово «бинкицака», и мне ли не распознать, как изменился при этом пульс. Женщина!

Я удивленно моргнул, но целитель, как оказалось, обращался к своей жене. Они поговорили на своем языке, после чего лекарь объяснил мне, что у него возникла необходимость посоветоваться со специалистом по низшим духам, так что он посылает жену за лекарем Каме.

Старуха торопливо вышла из хижины, расталкивая локтями столпившихся вокруг зевак, любопытно вытягивавших шеи, и очень скоро к нам присоединился еще один пожилой «прощупыватель пульса». Целители Каме и Мааш совещались и что-то бормотали, потом по очереди держали вялую руку Десятого за запястье, громко выкрикивая ему в ухо: «Бинкицака!», снова обменивались мнениями. Наконец они согласно кивнули друг другу, и лекарь Каме отдал очередное распоряжение старухе. Она снова поспешно удалилась, а целитель Мааш, обращаясь ко мне, сказал:

– Бинкицака по своей природе наполовину звери, а потому не понимают смысла ритуалов, и умилостивить такую тварь жертвоприношением невозможно. А поскольку случай не терпит отлагательства, мы с моим товарищем по ремеслу решились на крайнюю меру – выжигание недуга. Мы послали за Плитой Солнца, самым священным сокровищем нашего народа.

Жена целителя вернулась в сопровождении двух мужчин, которые несли квадратную каменную плиту, на первый взгляд самую обычную. Но потом я увидел, что сверху на ней имелась жадеитовая инкрустация в форме креста. Да, изображение было очень похоже на ваш христианский символ.

Крест делил камень на четыре части, в каждой из которых было просверлено сквозное отверстие со вставленным в него куском чипилотль, то есть кварца. Но обратите внимание, мои господа, это очень важно для понимания дальнейшего: каждый из этих кристаллов был отшлифован и отполирован так, что с обеих сторон над каждым сквозным отверстием выступала гладкая выпуклость в форме закругленной морской раковины.

Пока двое мужчин держали Плиту Солнца над обессиленным больным, старуха палкой проделала в соломенной крыше несколько дыр, впустив в помещение солнечные лучи, один из которых упал прямо на страдальца. Два лекаря подтянули шкуру кугуара, чтобы придать ей нужное положение относительно луча и Плиты Солнца, после чего произошло нечто необыкновенное. Я подался вперед, чтобы рассмотреть все получше. Следуя указаниям целителей, два человека, державшие тяжелую каменную плиту, наклонили ее так, чтобы солнце светило сквозь один из вставленных в отверстия кристаллов, и направили круглое светящееся пятнышко на руку больного, прямо на язву. Потом, перемещая камень взад-вперед, но удерживая при этом луч в кристалле, они добились такой силы света, что круглое пятно превратилось в крохотную яркую точку, нацеленную прямо на болячку. Два целителя удерживали неподвижно вялую руку, а два их помощника – на одном месте точку света, и – хотите верьте, хотите нет – над безобразной язвой вдруг поднялась струйка дыма. В следующий момент послышалось шипение и появился почти неразличимый в столь ярком свете язычок пламени. Лекари принялись шевелить рукой больного таким образом, чтобы сотворенное солнцем пламя гуляло по всей язве.

Потом один из них что-то промолвил, и люди, державшие камень, вынесли его из хижины. Старуха начала метлой поправлять солому на кровле, а лекарь Мааш сделал мне знак наклониться и посмотреть. Язва полностью и чисто прижглась, как будто это было сделано с помощью раскаленного медного прута. Я поздравил двух лекарей – искренне, поскольку ничего подобного никогда раньше не видел. И порадовался, что Десятый, видимо, не почувствовал боли, поскольку за все время процедуры не издал ни звука. Однако причина оказалась в другом.