это не было ужасным. Значит, и она не была ужасной, по крайней мере, в эту минуту. А Генри… он тоже не казался ужасным? Не казался. В сложившихся отвратительных и страшных обстоятельствах – нет, не казался. Выходит, это и станет первым, что о них скажут, когда они выйдут из комнаты. И станет навсегда, пока они оба живы. Это, вне всякого сомнения, довольно жестоко. Но ни Грейс, ни Генри никогда не смогут этого изменить, и от того факта, что не стоило и пытаться, становилось как-то легче.

Генри прижался лицом к собачьей морде. Шерлок принялся преданно облизывать его щеки. Грейс попыталась на это не реагировать.

– А папа душевнобольной? – вдруг спросил Генри.

– Нет. По крайней мере, не в этом смысле. Себе он вреда не причинит, Генри. В этом я уверена.

Снова стало холодать, и почти совсем стемнело. Грейс придвинулась ближе к сыну и к собаке. От пса веяло теплом.

Потом Генри спросил:

– Как ты думаешь, где он?

Грейс покачала головой.

– Не знаю. Понятия не имею. Иногда я надеюсь, что его найдут, потому что я жутко на него злюсь и хочу, чтобы его наказали. А иногда надеюсь, что не найдут, поскольку пока его не поймают, мне не придется узнать наверняка, он это сделал или нет.

Тут Грейс поняла, что сказала эти слова вслух, да еще сыну, и пришла в ужас.

– А ты думаешь, это его рук дело? – спросил Генри.

Грейс закрыла глаза. Она выжидала, сколько смогла – не очень долго. Потому что он спросил прямо, и от ответа ей не уйти.

Глава двадцать третья

Край света

Вита приезжала в Грейт-Баррингтон каждый вторник на собрания сотрудников в филиал клиники Портера и, невзирая на сложную ситуацию, оставалась там, и они вместе с Грейс обедали вместе в каком-нибудь ресторане в городе. Снова проводить время с Витой было для Грейс все равно что восстановить огромную часть своей пропавшей когда-то жизни. К ней вернулись воспоминания, которые почти атрофировались и были забыты, поскольку, не имея больше рядом подруги, Грейс считала, что возвращаться к ним было бы мучительно больно. И очень грустно. И вот теперь, в самые неожиданные моменты, все эти мелочи возрождались в ее памяти, как, например, пока она вела машину по автостраде 7 или ждала возле спортзала, когда у Генри закончатся зимние командные тренировки. Грейс вспоминала книги, которые они читали вместе с Витой, одежду, которую вместе выбирали в магазинах, потом носили по очереди, а иногда чуть ли и не дрались из-за нее. Она вспомнила мать и тетушку Виты, весьма эксцентричную женщину. Сейчас Грейс понимала, что у той, скорее всего, было биполярное расстройство в легкой степени, но все же она иногда присматривала за девочками, как нянька, в доме у Виты, и тайком подкармливала их сладостями, когда родители Виты уходили куда-нибудь на весь вечер. Все эти эпизоды, да и многие другие, такие непоследовательные сами по себе, вместе напоминали некое безумное лоскутное одеяло Викторианской эпохи, только сшитое из кусочков ее собственной жизни.

После обеда они шли в местный магазин деликатесов «Гуидо», и Вита запасалась продуктами, которые невозможно было достать в Питтсфилде (сплошная пустошь для истинных гурманов, как она называла этот город). Именно здесь Грейс открыла для себя курицу «Марбелья», образец совершенства кулинарного искусства. Грейс сама неоднократно готовила курицу «Марбелья» на своей кухне, и каждый раз искренне полагала, что блюдо у нее получается просто фантастическое. Но местные куры в «Гуидо» были лучше. Причем значительно лучше. Вскоре они вместе с Генри почти каждый вечер по вторникам наслаждались курочкой «Марбелья» из «Гуидо».

Грейс честно пыталась выяснить, почему блюдо из «Гуидо» намного вкуснее ее стряпни, но ничего не получалось, и это стало раздражать ее. Правда, не настолько, чтобы она совсем от него отказалась. Итак, теперь вторник для Грейс стал самым любимым днем недели.

Как-то вечером в пятницу, в конце февраля, Грейс привезла Генри в кирпичный дом, чтобы познакомить его с группой «Дом на ветру». К тому времени они с Лео встречались уже через день. При этом не всегда случайно, якобы просто столкнувшись друг с другом в библиотеке. Лео рассказывал ей, как здорово движется у него работа над книгой об Ашере Леви. Он надеялся закончить черновик своей работы до июня, когда заканчивался его творческий отпуск, правда, пока что ему так и не удалось доказать, что Леви и его корабль переселенцев из Ресифи являлись самыми первыми евреями в Америке. Похоже, какой-то купец из Бостона прибыл туда в 1649 году, то есть, на пять лет раньше. «Горькая, очень горькая пилюля», – с усмешкой прокомментировал это Лео.

Грейс собиралась что-нибудь приготовить на ужин с музыкантами, но в назначенный день ей пришлось встретиться с агентом по аренде помещений, который подыскивал место для ее будущей работы. Появилось новое предложение – ряд комнат в длинном строении, похожем на сарай, но переоборудованном под офисы. Здесь уже снимали кабинеты адвокаты, консультанты и врачи всех мастей. Окна здания выходили на зимнее поле (агент сообщил, что здесь один фермер выращивал кукурузу и траву под корма для скота). Даже в такое неблагоприятное время года в комнатах оставалось тепло и было много света. Грейс попыталась представить здесь свою кушетку из кабинета в Нью-Йорке, письменный стол и кресло на колесиках, а потом еще коробку для салфеток и коврик килим, но тут же поняла, что ей не хочется видеть все это в таком милом месте.

Новая кушетка. Новая коробка для салфеток. Вот белую керамическую кружку, которую Генри слепил в лагере, она оставит. Ей нравилась эта кружка. И она, наконец-то, избавится от картины Элиота Портера. Пора бы уже!

Вместе с агентом они отправились к нему в офис, а потом уже не оставалось времени возвращаться домой и что-то готовить. Кончилось все тем, что она отправилась в «Гуидо» и купила там огромный поднос цыплят «Марбелья» и заехала за Генри, который в это время находился на репетиции оркестра. Мальчик выглядел довольно уставшим и уже забыл, что сегодня они едут не домой, но, уловив запах цыплят, доносившийся из пакета на переднем пассажирском сиденье, тут же воспрянул духом.

– А еще дети там будут? – с сомнением в голосе поинтересовался он.

– Не думаю. – Грейс вспомнила про падчерицу Лео. Когда она встречалась с ним на этой неделе, он ничего о ней не говорил. – Правда, у него есть падчерица. Примерно твоего возраста. Чуть постарше.

– Здорово! – с